Как достать муху из янтаря, или Четыре дня в поисках Толстого

Во вторник смотрела в Боярских Палатах спектакль Активного театра «Толстого нет». Зацепил. Совсем не похоже на классический театр. Перерыв ворох документов – воспоминаний, дневников и писем, Ольга Погодина-Кузьмина сочинила пьесу о непростых отношениях в семействе главного русского писателя, а его самого на сцену не позвала. Так же интереснее. И потом, зачем усложнять, когда и так все на нервах? Сыновья, дочери, жена Софья Андреевна – все спорят из-за завещания, что-то вяжут, поют песни и угощают зрителей наливкой и «жаворонками» – сдобой в виде птичек, что пекли в день памяти сорока Севастийских мучеников. Была б моя воля, водила в такой театр всех друзей и родственников школьного возраста, пока бедный классик не застыл в мозгах, как муха в янтаре. Желание расшевелить себя и узнать, если Толстого нет здесь, то где его искать, неожиданно вылилось в маленькое путешествие под Тулу – в вотчину писателя «Ясную Поляну».



Но сначала, в среду, были Хамовники. Это же логично – искать Толстого на улице Льва Толстого, где в окружении офисов IT-корпораций и клиник Эко московский дом писателя отстаивает принципы домоседства и целесообразности. По правилам такие дома зачисляются в «музеи-усадьбы» и «мемориальные комплексы». Но лично для меня это что-то из категории «муха в янтаре». В палисаднике среди «мемориальных деревьев» (так написано на табличках) вороны гоняют голубей. В доме держится приторный, ни на что не похожий запах консервированного времени. Его бы разливать по бутылкам и продавать в ресторане через дорогу – дорого. Я пристаю с вопросами к работникам музея и готова поспорить, за плечами у каждой кандидатская. Это большое пальто такое большое, потому что Лев Николаевич надевал его зимой поверх другого пальто, чтобы не мерзнуть в открытой коляске. Ножки этого стула Лев Николаевич подпилил, чтобы не носить очки. Эти сапоги Лев Николаевич сшил для Фета, которого ласково называл Фетушкой. Эта Софья Андреевна не захотела перебираться в крестьянскую избу, как хотел в конце жизни Лев Николаевич. Она духовно не доросла до мужа. Вы серьезно?



В субботу на Курском вокзале сажусь в новую красивую электричку до Тулы. Я никогда не была в «Ясной Поляне», хотя всегда стремилась. Вот теперь еду в гости к классику в вагоне первого класса. Говорят, Толстой был не в восторге от железных дорог, но пользовался, прекрасно знал, как все это устроено, и описал в ключевой сцене романа «Анна Каренина»: «Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее». Из Тулы мне нужно попасть на станцию «Щекино». Можно и на автобусе. Но я настаиваю на аутентичности. Поэтому пересаживаюсь на электричку – до «Щекино». Раньше станция называлась «Ясенки». Здесь великий старец сел в поезд, сбежав из дому в октябре 1910 года. Недавно на платформе поставили памятник, а рядом – вагон-реконструкцию, похожий на те, в которых катался писатель с семьей. В разных купе сидят манекены в костюмах разных сословий. Такие обычно демонстрируют колготы и недорогие мужские двойки, а тут повышение по карьерной лестнице. Да и сам вокзал после реставрации выглядит благородно, как зал Дома Культуры. Есть даже свой музей, посвященный Льву Николаевичу и Отечественной войне 1812 года.



В воскресенье мимо башен у входа, мимо прудов, по обсаженному березами «Прешпекту» иду в усадьбу. Толстой любил березы и свое родовое гнездо, в котором сохранился дом его деда – князя Н.С. Волконского. Правда, когда на улице довольно-таки промозгло, трудно проникнуться прелестями загородной жизни. Наверное, стоило дождаться осени, когда в саду созревают яблоки. Или хотя бы когда они зацветут весной. Это мое любимое оправдание, чтобы оттянуть момент встречи. Но теперь-то уже поздно. Теперь только натянуть на крыльце мягкие тапки и поскорее в дом. Там тепло – надышали экскурсанты. Кажется, на этот раз я нашла, что искала. Он явно где-то здесь, хоть и не расположен принимать гостей. Или просто опережает меня на шаг, пока я кружу по гостиным-столовым-кладовым-буфетным. Подозреваю, что наш гид путает следы, создавая иллюзию присутствия хозяина дома. Говорит просто, хорошо, без филологического пафоса. Сыплет подробностями, будто речь о ком-то родном и уж точно живом.



И вокруг все живое – оловянно-стеклянно-деревянное. Руки чешутся потрогать, но приходится смотреть. Книжные шкафы, упрямая деревянная лестница, книжные шкафы, покрывала, связанные руками Софьи Андреевны, книжные шкафы, тазы с кувшинами для умывания, кожаный диван, на котором вроде бы рождались все дети в семье, и снова книжные шкафы. А что вы хотели от человека, который знал 13 языков и имел 13 детей? Не в том смысле, что Толстой видел в изучении древнееврейского, которым овладел под руководством раввина Шломо Минора, особо изощренный способ бегства от реальности. Вообще по современным меркам Лев Николаевич был очень неплохим папа (произносится с ударением на последний слог). Мог отложить в сторону очередной шедевр, чтобы поиграть с ребятишками – своими или крестьянскими, все равно. Например, закрывал в коробе и носил по комнатам, чтобы они угадали, где они находятся. Такой усложненный вариант «Маши и медведя». Папа вообще верил в сказки. Точнее, сказка была одна – про «зеленую палочку», которую придумал в детстве брат Льва Николаевича Николай Николаевич. Якобы на зеленой палочке записана тайна, а сама палочка закопана где-то на краю оврага, и если ее найти, все будет хорошо, и люди станут «муравьиными братьями».



Понедельник. Москва. Курский вокзал. Час пик. Приветствую вас, мои муравьиные братья. Возможно, братья-Толстые палочку все-таки нашли.