О Грузия, ты в этой жизни - милость!
2.5 часа на самолете до Тбилиси. И еще 60 км в сторону азербайджанской границы, к монастырю Давида Гареджи. Желтые, красные, коричневые горы, синее небо, озера из соли. Жарко, солнечно, никого вокруг, только джип взбирается вверх по дороге... На полпути – то ли декорации забыли разобрать после съемок фильма, то ли мы сами - внутри фильма.
Беленый дом у дороги, надпись «Oasis club». Снаружи «клаба» – старое кресло, ненадежный гамак, какие-то палки, дрова, указатели с надписями. Внутри грузинское кафе, пэчворк, рушники. Кафе держат поляки, по-русски и грузински не говорят, все «пш» да «пш», пани за кассой на все вопросы отвечает по- английски: «Я здесь недавно, ничего еще не знаю». Мы тоже здесь недавно, и тоже ничего не знаем…
Вот гид, например. Сдержанный, немногословный... Хочется узнать больше, приходится беспокоиться, спрашивать – а как тут у вас с тем, как с этим? Постепенно выясняются некоторые правила местной жизни. Как воспитать мальчика в грузинских традициях, вырастить из него закаленного юношу. Как жить в одном доме четырем поколениям семьи, и сохранять глубокую любовь и уважение друг к другу. Как принять участие в грузинском застолье, при этом остаться в живых и не ударить в грязь лицом. С застольем в теории оказалось несложно. Надо пить сухое застольное вино. И подчиняться ритму, заданному тамадой. Тамада дает слово гостю, тот говорит тост минуты 2-3, затем тамада передает слово следующему, и так по кругу. Таким образом, правильный ритм винопития под обильную закуску не собъет с ног даже слабака.
Еще гид сказал, что если женщина захочет присоединиться к мужчинам и произнести тост, ее никто не перебьет, не остановит. Только смотреть на нее мужчины будут так изумленно, как если бы это была не женщина, а говорящая кастрюля.
На второй день стала понятна сдержанность гида. Мы просто сразу не разобрались, что это и не гид был вовсе. Это был творец, художник. Он закончил государственную академию, оформлял тбилисское метро, здание метеостанции в горах, писал картины, яркие, сочные, фантастические. Писал даже маминой косметикой, когда Грузии было не до акварели, туши и масла. Зачем такому человеку рассказывать словами? Зачем звуками искажать видимое? Это был наш фотограф, хроникер, наш помощник в том, как увидеть и зафиксировать окружающий мир. Мы ему так и сказали: «Автандил, ты – наш проводник! Ты проводишь нас по своей земле и одновременно ведешь нас внутрь себя, в другие, тонкие настройки и состояния. Ты подсказываешь, как увидеть пространство снаружи и пространство внутри. Спасибо тебе, Автандил!».
Потом случилась странная тбилисская ночь. Мы втроем сидели в квартире на улице Александра Чавчавадзе. Точнее, мы постоянно перемещались по этой квартире. От камина – к роялю, от рояля – на кухню за арбузом и за кофе, потом – в комнаты, закрыть ставни, полистать ноты, открыть ставни, что-нибудь поправить, потрогать. Это была очень старая и очень намоленная квартира, с историей, которую мы не знали, но чувствовали, с 5-метровыми потолками, паркетными полами, большим зеркалом в раме, с крашеной деревянной лестницей, по которой так приятно было сбегать босиком… И мы сбежали по этой лестнице в ночной город. В рюкзачке так и лежала прекрасная картина, которую подарил Автандил. Как будто невозможно было расстаться с ней ни на минуту, как будто я сама в чем-то совпала и отразилась на этой картине, где творец изобразил что-то, полное звездной пыли, лунного света и рубиновых далей... С этой звездной картиной мы отправились в путь. Звезды в рюкзаке, звезды над головой. И тут же, за углом, встретились еще три звезды. Мы, правда, не сразу распознали в тбилисских юношах настоящих князей. И по крови, и по духу.
Они показали нам Тбилиси. Показали из окна машины, прокатив по старому центру, по набережной, по проспекту Руставели. Показали с высоты - подняли на фуникулере к Нарекале. Показали с воды – прокатили на лодке по Куре. А потом сказали: если хотите услышать настоящую тишину, и в этой тишине самих себя, езжайте подальше от Тбилиси, езжайте в Сванетию! Они свободно переходили с грузинского на русский, на английский, на французский, легко обсуждали особенности быта римского Трастевере, колорит творчества Николая Лескова, хохотали над цитатами из советских фильмов. И тбилисским этим князьям как раз сравнялось 24 года! Но не было никакого «нэдопонэмания» в разговоре с московскими женщинами. Одного из них спросила о месте работы. «Я экономист в Министерстве сельского хозяйства. - Помолчал, потом добавил: - Но вообще я художник!». Может, нам повезло, а может, и правда в Грузии так много художников?
Они читали стихи, смеялись, рассказывали истории, угощали вином и сыром. А я подумала о том, что наша московская жизнь вымыла из глаз большинства мужчин горячий интерес к настоящей жизни, интерес к тому, за чем не маячит выгода. Интерес к другому человеку, к женщине, наконец. «Добавь соль, кинзу, ореховый соус, петрушку!» - один из князей делился рецептом грузинского блюда. Да-да, именно, здесь специи! А в Москве – пресно. И это страшное опреснение женщины чувствуют очень глубоко, особенно возвращаясь из других стран. Там, где с восхищением смотрят на них, а не в гаджеты и девайсы, где говорят искренние комплименты, где стараются угодить, помочь, защитить, если надо. Без-воз-мез-дно. То есть даром. Здесь умонастроение людей не подкреплено деньгами.
А еще они рассказали нам о Нико Гомелаури[i][/i], молодом поэте, о смерти которого горевала вся Грузия.
Вот как писал этот человек на неродном ему русском языке:
Пару дней спустя, когда я под палящим солнцем с температурой 39 буду с трудом подниматься в сторону Казбека к Храму Гергетской Троицы, я снова почувствую это умонастроение. Чистое умонастроение в чистой земле. Меня забрали к себе в машину местные проводники, довезли до Храма, дали воды. На обратном пути Валико из Гори под терзающие сердце грузинские песни, под это хрустальное многоголосие домчал нас до Тбилиси. За простое русское «спасибо!».
На следующий день «там, где, сливаяся, шумят струи Арагвы и Куры...» мы увидели Джвари. Джвари – «крест» по-грузински. Полторы тысячи лет назад на горе над слиянием двух рек построили монастырь и первую в Грузии церковь в форме креста. Сейчас осталась только церковь. По остроте, по силе ощущений, здесь встречаются миры горние и миры дольние. Здесь совершенные пропорции и красота рукотворной церкви и нерукотворной природы. И здесь взгляд длится и длится, не упирается в препятствия, разливается, радуется свету неба и поражается скорости, с какой небесный свет меняет свой цвет…
Здесь, как скрипичную струну, настраиваешь самое себя на нужное натяжение. Здесь понимаешь, что «крест» равен «человек». Надо жить так, чтобы держать баланс на пересечении горизонтали и вертикали. Горизонтали нашей повседневной, явной, очевидной жизни. И вертикали вечного, улетающего ввысь, невидимого, но неимоверно сильного…
Здесь понимаешь, что настоящая молитва – это внутреннее молчание. Тишина. И только в такой тишине, остановив свои долгие и длинные «хочу!» и «дай!», можно услышать волю Божью и слово Божье. Не что я хочу от Тебя, но что Ты от меня хочешь. Здесь чувствуешь, что нет границ с другими. Что все мы – одно. Все под одним небом и под одним Богом ходим, как бы он не назывался… И что помимо жил, костей, крови и мяса, мы состоим из какой-то звездной невидимой материи… Как на картине Автандила.
PS. Мы благодарим все силы, обстоятельства и всех людей, что встретились на нашем пути. Прекрасный гид Вадим Иванов, талантливый художник Avtandil Gurgenidze, добрые люди Валико, Теймураз, Борико, Сосо, Леван, Дарико, Костя, Иракли, Саба и Кристина, и да простят нас все те, чьи имена не названы.
Здесь рады гостям и поют в их честь песни, наливают вино. Здесь помогают уставшим путникам. Здесь глаза порой устают от красоты, но душа все время радуется гордому спокойствию окрест и тишине. И такие горы, что хочется «… сказав прости ущелью, Подняться к вольной вышине! Туда б, в заоблачную келью, В соседство Бога скрыться мне!».
Тбилиси – монастырь Давидо Гареджи – Пшави - Джвари – Ананнури – Гергети.
Мадлобт, Сакартвело! Ахал шэхвэдрамдэ!
Беленый дом у дороги, надпись «Oasis club». Снаружи «клаба» – старое кресло, ненадежный гамак, какие-то палки, дрова, указатели с надписями. Внутри грузинское кафе, пэчворк, рушники. Кафе держат поляки, по-русски и грузински не говорят, все «пш» да «пш», пани за кассой на все вопросы отвечает по- английски: «Я здесь недавно, ничего еще не знаю». Мы тоже здесь недавно, и тоже ничего не знаем…
Вот гид, например. Сдержанный, немногословный... Хочется узнать больше, приходится беспокоиться, спрашивать – а как тут у вас с тем, как с этим? Постепенно выясняются некоторые правила местной жизни. Как воспитать мальчика в грузинских традициях, вырастить из него закаленного юношу. Как жить в одном доме четырем поколениям семьи, и сохранять глубокую любовь и уважение друг к другу. Как принять участие в грузинском застолье, при этом остаться в живых и не ударить в грязь лицом. С застольем в теории оказалось несложно. Надо пить сухое застольное вино. И подчиняться ритму, заданному тамадой. Тамада дает слово гостю, тот говорит тост минуты 2-3, затем тамада передает слово следующему, и так по кругу. Таким образом, правильный ритм винопития под обильную закуску не собъет с ног даже слабака.
Еще гид сказал, что если женщина захочет присоединиться к мужчинам и произнести тост, ее никто не перебьет, не остановит. Только смотреть на нее мужчины будут так изумленно, как если бы это была не женщина, а говорящая кастрюля.
На второй день стала понятна сдержанность гида. Мы просто сразу не разобрались, что это и не гид был вовсе. Это был творец, художник. Он закончил государственную академию, оформлял тбилисское метро, здание метеостанции в горах, писал картины, яркие, сочные, фантастические. Писал даже маминой косметикой, когда Грузии было не до акварели, туши и масла. Зачем такому человеку рассказывать словами? Зачем звуками искажать видимое? Это был наш фотограф, хроникер, наш помощник в том, как увидеть и зафиксировать окружающий мир. Мы ему так и сказали: «Автандил, ты – наш проводник! Ты проводишь нас по своей земле и одновременно ведешь нас внутрь себя, в другие, тонкие настройки и состояния. Ты подсказываешь, как увидеть пространство снаружи и пространство внутри. Спасибо тебе, Автандил!».
Потом случилась странная тбилисская ночь. Мы втроем сидели в квартире на улице Александра Чавчавадзе. Точнее, мы постоянно перемещались по этой квартире. От камина – к роялю, от рояля – на кухню за арбузом и за кофе, потом – в комнаты, закрыть ставни, полистать ноты, открыть ставни, что-нибудь поправить, потрогать. Это была очень старая и очень намоленная квартира, с историей, которую мы не знали, но чувствовали, с 5-метровыми потолками, паркетными полами, большим зеркалом в раме, с крашеной деревянной лестницей, по которой так приятно было сбегать босиком… И мы сбежали по этой лестнице в ночной город. В рюкзачке так и лежала прекрасная картина, которую подарил Автандил. Как будто невозможно было расстаться с ней ни на минуту, как будто я сама в чем-то совпала и отразилась на этой картине, где творец изобразил что-то, полное звездной пыли, лунного света и рубиновых далей... С этой звездной картиной мы отправились в путь. Звезды в рюкзаке, звезды над головой. И тут же, за углом, встретились еще три звезды. Мы, правда, не сразу распознали в тбилисских юношах настоящих князей. И по крови, и по духу.
Они показали нам Тбилиси. Показали из окна машины, прокатив по старому центру, по набережной, по проспекту Руставели. Показали с высоты - подняли на фуникулере к Нарекале. Показали с воды – прокатили на лодке по Куре. А потом сказали: если хотите услышать настоящую тишину, и в этой тишине самих себя, езжайте подальше от Тбилиси, езжайте в Сванетию! Они свободно переходили с грузинского на русский, на английский, на французский, легко обсуждали особенности быта римского Трастевере, колорит творчества Николая Лескова, хохотали над цитатами из советских фильмов. И тбилисским этим князьям как раз сравнялось 24 года! Но не было никакого «нэдопонэмания» в разговоре с московскими женщинами. Одного из них спросила о месте работы. «Я экономист в Министерстве сельского хозяйства. - Помолчал, потом добавил: - Но вообще я художник!». Может, нам повезло, а может, и правда в Грузии так много художников?
Они читали стихи, смеялись, рассказывали истории, угощали вином и сыром. А я подумала о том, что наша московская жизнь вымыла из глаз большинства мужчин горячий интерес к настоящей жизни, интерес к тому, за чем не маячит выгода. Интерес к другому человеку, к женщине, наконец. «Добавь соль, кинзу, ореховый соус, петрушку!» - один из князей делился рецептом грузинского блюда. Да-да, именно, здесь специи! А в Москве – пресно. И это страшное опреснение женщины чувствуют очень глубоко, особенно возвращаясь из других стран. Там, где с восхищением смотрят на них, а не в гаджеты и девайсы, где говорят искренние комплименты, где стараются угодить, помочь, защитить, если надо. Без-воз-мез-дно. То есть даром. Здесь умонастроение людей не подкреплено деньгами.
А еще они рассказали нам о Нико Гомелаури[i][/i], молодом поэте, о смерти которого горевала вся Грузия.
Вот как писал этот человек на неродном ему русском языке:
Меня покинул друг, и к небесам понесся.
Не опуская рук, себе твержу- прорвемся.
Меня покинул брат, взгляд бросив злобно, косо.
Но я сильней стократ и говорю - прорвемся.
Меня покинул Дух, кровь хлынула из носа.
Но повторяю в слух-все ерунда, прорвемся.
Меня покинул сон, бессонница несносна.
Печаль гоню я вон, кричу во тьму-прорвемся.
Меня покинул сын, и дочь за ним- без спроса.
Хмельной сижу один, но все ж хриплю- прорвемся.
А главное – она — ушла сказав не бойся.
Не вспоминай меня и повторяй — прорвемся
Но ведь мне вместе с ней хотелось с жизнью драться.
Теперь хоть пой, хоть пей - куда там прорываться…
Пару дней спустя, когда я под палящим солнцем с температурой 39 буду с трудом подниматься в сторону Казбека к Храму Гергетской Троицы, я снова почувствую это умонастроение. Чистое умонастроение в чистой земле. Меня забрали к себе в машину местные проводники, довезли до Храма, дали воды. На обратном пути Валико из Гори под терзающие сердце грузинские песни, под это хрустальное многоголосие домчал нас до Тбилиси. За простое русское «спасибо!».
На следующий день «там, где, сливаяся, шумят струи Арагвы и Куры...» мы увидели Джвари. Джвари – «крест» по-грузински. Полторы тысячи лет назад на горе над слиянием двух рек построили монастырь и первую в Грузии церковь в форме креста. Сейчас осталась только церковь. По остроте, по силе ощущений, здесь встречаются миры горние и миры дольние. Здесь совершенные пропорции и красота рукотворной церкви и нерукотворной природы. И здесь взгляд длится и длится, не упирается в препятствия, разливается, радуется свету неба и поражается скорости, с какой небесный свет меняет свой цвет…
Здесь, как скрипичную струну, настраиваешь самое себя на нужное натяжение. Здесь понимаешь, что «крест» равен «человек». Надо жить так, чтобы держать баланс на пересечении горизонтали и вертикали. Горизонтали нашей повседневной, явной, очевидной жизни. И вертикали вечного, улетающего ввысь, невидимого, но неимоверно сильного…
Я ухвачусь — и выскочу из жути,
И вытру пыль, и скомкаю платочек.
Меня любовь держала — обвалилась.
Всех тянет вниз, так не сдавайся ты хоть!
Ах, Грузия, ты в этой жизни — милость,
Пристройка к ней, прибежище и прихоть!
Здесь понимаешь, что настоящая молитва – это внутреннее молчание. Тишина. И только в такой тишине, остановив свои долгие и длинные «хочу!» и «дай!», можно услышать волю Божью и слово Божье. Не что я хочу от Тебя, но что Ты от меня хочешь. Здесь чувствуешь, что нет границ с другими. Что все мы – одно. Все под одним небом и под одним Богом ходим, как бы он не назывался… И что помимо жил, костей, крови и мяса, мы состоим из какой-то звездной невидимой материи… Как на картине Автандила.
PS. Мы благодарим все силы, обстоятельства и всех людей, что встретились на нашем пути. Прекрасный гид Вадим Иванов, талантливый художник Avtandil Gurgenidze, добрые люди Валико, Теймураз, Борико, Сосо, Леван, Дарико, Костя, Иракли, Саба и Кристина, и да простят нас все те, чьи имена не названы.
Здесь рады гостям и поют в их честь песни, наливают вино. Здесь помогают уставшим путникам. Здесь глаза порой устают от красоты, но душа все время радуется гордому спокойствию окрест и тишине. И такие горы, что хочется «… сказав прости ущелью, Подняться к вольной вышине! Туда б, в заоблачную келью, В соседство Бога скрыться мне!».
Тбилиси – монастырь Давидо Гареджи – Пшави - Джвари – Ананнури – Гергети.
Мадлобт, Сакартвело! Ахал шэхвэдрамдэ!
Читайте также
