Городские страдания. Санкт-Петербург

В Санкт-Петербурге я была лишь однажды, но, по некой неизвестной мне причине, я не могу забыть этого города. Какая-то метафизическая, невероятная сила притягивает меня к берегам Невы. Что-то неизведанное будоражит мои чувства и заставляет думать о северной столице снова и снова. И невольно иногда напеваю:
«Есть город на Неве, ему от роду триста лет,
Есть город на Неве, такого нет на всей земле.
Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград,
Город-герой во славу царей и вождей.»
("Городу на Неве" 7Б)


Наверное, моя необъяснимая любовь к этому городу заставляет думать следующим образом, но, как я полагаю, я имею на то причины. Мысль моя такова: ни один город России не страдал так, как страдал Петербург. Ни один город России не был одновременно настолько несчастлив и красив.

Конечно, можно привести в пример и Рязань, пострадавшую от золотоордынцев. Но все же, климат Рязани был и есть намного благоприятнее петербургского. Или же, Москву, спаленную практически дотла Наполеоном. Но все-таки, в Москве красуется Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, а в Петербурге – Собор Воскресения Христова на Крови.



Страдания Санкт-Петербурга нужно изучать по памятникам архитектуры и литературы. Прогуливаясь по улицам города Петра, легко свернуть от набережной канала Грибоедова в сторону Казначейской улицы и выйти через Столярный переулок на Гражданскую улицу. На ней стоит дом под номером 19, на котором есть надпись: «Gedenke des hohen Wassers Am 7 November 1824», гласящая об уровне наводнения в ноябре 1824 года. Дом этот – Раскольникова. Того самого несчастного, знавшего Катерину Ивановну Мармеладову.

«… – Босенькая! Босенькая! – бормотал он, полоумным взглядом указывая на босые ножки девочки.
– Молчи-и-и! – раздражительно крикнула Катерина Ивановна, – сам знаешь, почему босенькая!..»
(«Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский)
Катерина Ивановна говорит «молчи», будто догадываясь о будущем, будто знает его наперед.
«…Эх, батюшка! Слова да слова одни! Простить!…Так чего уж тут про прощение говорить! И то простила.»
(«Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский)
Смиренная женщина прощает всё и вся, её уничтожающее, заставляющее страдать, умирать.



Кажется, Петербург страдает за прошлое:
«Ещё бо­ка­лов жажда про­сит
За­лить го­ря­чий жир кот­лет,
Но звон бре­ге­та им до­но­сит,
Что новый на­чал­ся балет.»
(«Евгений Онегин» А. С. Пушкин)
,
Словом, Содом и Гоморра, погрязшие в шуме, давке, хохоте, грехе, грязи.

Великолепие, богатство заставило забыться, свернуть с пути, изначально намеченного Петрову граду.
На месте Содома и Гоморры – впадина с Мертвым морем, на месте страдальца-Петербурга – город. Над городом небо, которое вечно существовало, но только однажды опустилось, придавив и сконцентрировав все падшее. Небо над Петербургом низкое и в наши дни. Тогда оно будто готово было, как прежде в Иерусалиме, разверзнуться, а земля расколоться на две части. Но спасительный крест был уготовлен Петербургу еще при его создании. Он, избранный Петром, был обречен на борьбу внутри себя и на сражения внешние.

Град жил, веселился, кутил, печалился и бедствовал – все равно. Но в любом государстве наступает время, когда исторический сор приходится очищать, удалять. Петербург тому не стал исключением – спасение приходит к нему в XX веке.




Голодные и обезумевшие люди Петербурга XIX века воплощаются в веке XX. Только они переселяются в Ленинград. И там будут босенькие, и голодные будут. И будут не только «до рассвета бельё полоскать», а полоскать тела, прямо в крови. Будут сражаться днями и ночами, будут терпеть, молить, но не сдаваться. Будет шум, грохот, суматоха и пожарища, раздражение, смерть. И известное всему миру
«Савичевы умерли», «Умерли все», «Осталась одна Таня»
поднимет всех, ведь
«Приходит грозная расплата.
Мы много ждали. Хватит ждать!»
(«Январь пришел, и снова в спину...» М. Дудин)

Петербург, омытый кровью процентщицы-старухи Алены Ивановны, тысячами жертв расправы с царизмом, миллионами погибших в боях с фашизмом, оживет. Он воскреснет. Как воскресает духовно Раскольников в конце «Преступления и наказания», как воскреснет любой, раскаявшийся и уверовавший. Кровь смывается: потопами, выхождением Невы из берегов. Забываются грехи. Будто кем-то замаливаются. Город, не раз пронесший крест расплаты за веселье, теперь живет. И неправдивыми оказываются слова майора:
«Нет больше Ленинграда. Так что придется вам менять маршрут.»
(«Мой лейтенант» Д. Гранин)
Маршрут менять не пришлось. Санкт-Петербург вновь притягивает к себе светлым великолепием связи написанного, сделанного и существующего. Он красуется и дышит могильным хладом и золотом побед. Он, построенный на костях и болоте, определенно не должен был выстоять. Но он выжил, выстоял, а, значит, и будет стоять. А значит, и будет любим. Потому что любимо, обычно, пострадавшее, но вечное. Воскресшее, к тому же, почитаемо, значимо. Избранный град, сначала предает, но, все же, остается преданным, остается исторически значимым и необходимым примером для усвоения другими.