Мякотино - дом Мерзлякова: где же памятник?
Мякотино далеко, на самом краю северо-запада Нижегородской области. Надо ехать через Балахну с ее вечными пробками, потом по Чкаловскому району, вдоль бесконечных лесов и небольших деревень, два раза проехать через притоки Волги - Юг и Троцу, свернуть налево и поехать в сторону Иваново. Не доезжая до границы областей 15 км, справа увидим дырявый купол церкви Рождества Христова.
Это село Новинки, здесь нам нужно, съехав с Ивановской трассы, повернуть на второстепенную узкую дорогу. Она заметена снегом, ехать приходится очень аккуратно, по едва заметным следам машины, проехавшей несколько часов назад. Через несколько километров появляются покосившиеся домики, покрытые снегом.
Опознавательных знаков, указателя с названием нет, но, по нашим подсчетам, это и должно быть искомое Мякотино. В конце деревни стоит крепкий большой дом с расчищенной дорожкой, у обочины - машина, около которой - двое мужчин. Спрашиваем, где мы. Да, угадали, Мякотино! Где же он, где - знаменитый дом, который памятник федерального значения, один из наиболее известных и выдающихся памятников деревянного зодчества нашей области, уникальный образец богатого крестьянского жилища, построенный в 1860 году? Молодой парень вопросительно смотрит на отца, который грустно улыбается нам.
– Там уж и смотреть-то совсем нечего!
– Что, сгорел?
– Да нет, не сгорел... только красоты былой уже не осталось. Вам вернуться надо, свернуть на дорожку и по ней. Тут вы не пройдете никак, снег не чищен, не живет в деревне никто, три дома жилых осталось - наш и с той стороны два.
Ну, поехали мы! На полпути бросили машину, понимая, что вытаскивать ее будет некому, и пошли по еле заметной дорожке к большому зеленому дому, из трубы которого вился душистый дымок.
Навстречу выбежал проворный звонкоголосый черно-белый охранник и поднял такой шум, что мы остановились, не смея двинуться далее. Следом вышла хозяйка, неприветливая молодая женщина.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Вам чего? – ее речь отличалась от местного волжского немного окающего и протяжного выговора.
– Мы дом ищем, с резьбой, давно мечтали посмотреть на него. Да и мальчикам вот хотим показать.
– Нечего и смотреть! Ободрали весь дом почти!
– А где же он, дом-то?
– Да прямо перед нашим!
– Можно мы пойдем, посмотрим? Мы ничего ломать не будем, обещаем!
– Идите, конечно, посмотрите, только повторяю – нечего смотреть!
Про дом А.М.Мезлякова, перешедший впоследствии Есиным, я читала несколько раз в различных источниках, затем, бороздив просторы интернета, даже наткнулась на старый черно-белый снимок, впечатливший настолько, что в ближайшее вьюжное воскресенье мы отправились в путь.
По дороге мы обсуждали полученные достаточно скудные сведения и предвкушали радость открытия чего-то нового, чудесного. Я читала, что в Новинках создали музей «Русская изба», в котором в отдельном зале воссоздан интерьер мякотинского дома, и мы запланировали обязательно посетить, чтобы сравнить с оригиналом.
Фотография оригинала была с собой, обсуждали, что осталось, что могло быть утрачено и муж говорил – дом охраняется не только областью, но и государством, поэтому больших потерь быть не должно.
Я понимала, что все может быть гораздо печальнее, чем на пожелтевшей карточке, но чтоб настолько...
Где же они, прекрасные наличники красных окон и светелки с небольшими деревянными колонками, украшенные потрясающей глухой резьбой, с изображениями гордых львов, охраняющих жилье, с диковинными цветами и ягодами? Где карниз с резными листьями, в центре которого - дата постройки дома? Да и где дом? Неужели этот несчастный умирающий инвалид, в глазах которого не осталось уже даже слез, а лишь глухая безысходность, и есть тот роскошный терем, числящийся памятником высочайшего уровня, имеющим право на пристальное к себе внимание и охрану? Нет, наверное, надо пройти дальше! Но дальше ничего нет!
– Да он это, он! Не сомневайтесь! Обойдите сбоку, там немого резьбы осталось! – Хозяйка жизнерадостного ухоженного зеленого дома-соседа следит за нами и наше недоумение, а скорее - оторопь, смягчают женщину, она тоже подходит, с сожалением глядя на дом. – Вот так вот, никому не нужен. Мы тут несколько лет живем, переехали из города в деревню, так вот он давно в таком состоянии. Говорили, государство должно охранять, но что-то никто этим домом не интересуется. Слышала, что хозяин давно продать хочет, но все никак – домик ведь памятник – ни ремонтировать, ни окна менять, ничего нельзя.
– А внутри Вы были? Мы читали, что сохранился интерьер?
– Нет, не была, дом заколочен, зачем тревожить? Но не думаю, что что-то осталось, приезжают, лазят, грабят. Носа не высунешь!
– А Вам не страшно тут? В город обратно не хочется?
– Нет, не страшно, в жилые не лезут. Воры эти ведь все про всех знают, у нас в доме я, муж-охотник, в соседях два мужика. А уезжать ни за что не хотим – такая тут тишина и покой! А воздух! Не надышишься! Хозяйство у нас, летом – грибы-ягоды. На жизнь хватает. А вы обойдите, дом, говорю же!
Мальчики - Саша и Степа - притихли, поникли: они так ждали чудесных резных львов, надеялись обследовать уникальный памятник... не случилось.
Ну что ж, все-таки обошли, посмотрели...
Да, пара наличников с закрытыми ставнями, облупившаяся краска, резные карнизы фронтона, позеленевшие и растрескавшиеся под холодными осенними дождями, снегом и морозом, звонкой весенней капелью и жарким июльским солнцем.
Дом сильно накренился и, собравшись с последними силами, едва держится.
Лишь ехидный глаз ржавой страховой таблички следит за нами.
Мы прощаемся с ним, прощаемся скорее всего навсегда. Мне очень хочется, чтоб в следующей его жизни он оказался в шумной веселой деревне, чтоб бегали вокруг него шаловливые звонкоголосые дети, чтоб в печке пекла хлеб молодая хозяйка, чтоб вечером вернулся в дом уставший муж и большой семьей все бы сели ужинать за большим деревянным столом с резными ножками и чтоб самовар стоял, приглашая угоститься душистым травяным чаем с вареньем и пирогами, чтоб ночью, когда все уснут, в окна заглядывали бы яркие звезды и улыбающаяся довольная луна.
И чтоб он не был памятником в стране, забывшей о нем, бросившей его умирать в безвестности и глухом одиночестве
