На кончике афганского "хвостика"
Афганские киргизы живут, в основном, на Малом Памире. Условия жизни жесткие, высота свыше 4000 метров, большую часть года они изолированы от остальной части страны. Если посмотреть на карту Афганистана, то можно увидеть на северо-востоке небольшой «хвостик». Это и есть Ваханский коридор или долина. На кончике «хвостика» и расположен Малый Памир, там и живут киргизы. Там сходятся границы пяти государств - Афганистана, Таджикистана, Китая, Пакистана и Индии.
… На машине из киргизского областного центра города Ош за два дня мы добрались до другого областного центра, теперь уже таджикского, города Хорог, административного центра Горно-Бадахшаснкой автономной области, куда даже граждане Таджикистана не могут въехать без специального разрешения. Город граничит с Афганистаном, за рекой другая страна.
Наняв уже другую машину, мы проехали от Хорога еще сто километров до села Ишкакшим, где имеется пограничный пункт пропуска. На афганской стороне тоже есть село Ишкакшим. Оттуда мы уже стартовали на другой машине до села Сархад. Какие-то 200 километров мы ехали часов десять: дорога была условной, грунтовка, иногда размытая ручьями и рекой.
Добрались вечером. Остановиться решили в гестхаусе. Кстати, «гестхаусами» местные пристанища для туристов можно назвать лишь условно. Чаще всего это большие комнаты, построенные в памирском стиле: у двери — небольшая прямоугольная площадка с земляным полом (зимой здесь ставят печь), остальное пространство примерно на полметра возвышается над полом в форме буквы «П», оно покрыто кошмами или коврами. У стены — стопка одеял, которые расстилают на полу для сна. Иногда есть электричество: лампочки и розетки запитаны от аккумуляторов, которые днем заряжаются от солнечных батарей. А вот санузла нет, поэтому иностранцам, привыкшим к цивилизованному отправлению естественных потребностей, приходится испытывать определенные неудобства. Говорить о душе или ванной, естественно, вообще не приходится.
Но нам повезло! Посовещавшись, мы решили идти к гостинице Зарика, о которой нам рассказывали киргизские «энпэошники», ранее побывавшие в этих краях. Зарик — ваханец лет пятидесяти — оказался радушным хозяином, вдобавок неплохо говорящим по-киргизски. Ведь есть языковая проблема – ваханский или таджикский мы не знаем. Для общения были только русский, английский, узбекский или киргизский. Но это языки совсем иных языковых семей и групп. Он подчеркивал, что не таджик, а «турк», и что предки его пришли в Бадахшан из Алая. «Во мне много кыргызской крови», — заявил Зарик, гордо постучав себя по груди.
Настоящим потрясением в «гестхаусе» этого ваханца стали для нас два раздельных санузла, выложенные белым кафелем. Тут были унитазы! Мыться, правда, пришлось, поливая себя из ковшика, но дети Зарика принесли горячую воду, и это уже было здорово. Мы решили, что на ночь остановимся именно здесь…
Дальше ехать можно было только на лошадях. Но, как оказалось, местные животные не рассчитаны на таких тяжеловесов как мы. Ведь все ваханцы худые, а мы нет. Через день, утром у «гестхауса» стояли трое массивных животных. Крутые спины, толстые ноги, длинные острые рога... Сразу было ясно, что наш вес им по плечу, вернее, по хребту. В качестве проводников с нами отправились «яксмэн» Саидкадам и сын Зарика Амирмамад, молодой человек лет двадцати пяти. За селом грунтовая дорога постепенно сошла на нет, начался подъем в гору. Тропа была настолько узкой и извилистой, что животные ставили ноги в одну линию, как фотомодели...
После ночевки у реки проводник указал нам на почти отвесный склон горы и сообщил, что дальше надо идти пешком, ведя яков на поводу, так как тропа «слишком узкая и осыпается». Признаться честно, это были самые страшные десять минут дороги с тех пор, как началось наше путешествие. В голове вертелась только одна мысль: какая жуткая и нелепая смерть — разбиться о камни… Амирмамад периодически поддерживал то одного, то другого из нас за руку, приговаривая на своем языке что-то типа: «Все в порядке. Ничего страшного, идите потихоньку. Не смотрите вниз!» Преодолев опасный участок пути, мы осмелились посмотреть в ущелье: головокружение было обеспечено. Мы мысленно поблагодарили небеса за то, что эта ужасная тропа осталась позади, но в следующую минуту пришло осознание, что возвращаться нам придется по ней же…
Ко всему прочему началось кислородное голодание: наступила какая-то апатия, кровь в венах пульсировала слишком часто и громко, казалось, что голова скоро лопнет как перезрелый арбуз, а фотоаппарат потяжелел на несколько килограммов.
Большую часть пути мы проехали на яках. Труднее всего пришлось на перевале высотой 4700 метров: тропу перегородил снежный обвал, мы вынуждены были слезть с яков и тащиться пешком по осыпи. И вот на пятый день впереди показались юрты. Летняя «резиденция» (жайлоо) памирских киргизов - это шесть-семь юрт и несколько семей. Здесь же находится загон для мелкого рогатого скота, который представляет собой квадрат со стенами из камней. На зимовку (кыштоо) киргизы откочевывают в горные ущелья, более защищенные от ветра. Зимовье состоит из небольших домиков: низкие сакли из неотесанных камней, с маленьким оконцем и дырой в плоской крыше - для печной трубы. Обязательно рядом течет ручей или река.
Климатические условия здесь очень суровые. На высоте более четырех тысяч метров над уровнем моря начинается зона горной тундры, которую поэтично называют альпийскими лугами. Растет там только жесткая трава, которой кормятся яки да бараны с козами.
В зависимости от погодных условий нам необходимо было подготовить фото и видеокамеры. На вопрос, какая утром будет погода, местные кыргызы пожимали плечами.
- Летний день как ребенок, - заявил встретивший нас парень Кыргызбай. – В любой момент погода может измениться.
Так оно и было. Минуту назад ярко светило солнце, и вот уже набежали тучи, подул ветер и заморосил мелкий противный дождь.
Во время нашего путешествия дважды утром мы выходили из юрты и застывали в изумлении: за ночь выпадал снег, и вся округа была словно выкрашена известью. Обычно часа через три он таял, но сам факт летнего снегопада никого из местных не удивлял. Для них также нормой является изолированность аилов друг от друга на протяжении восьми месяцев в году. На вопрос, а что вы делаете зимой, когда температура воздуха опускается до 50 градусов мороза, следует всеобщий ответ: «Ничего».
Именно климат, высокогорье и изолированность от других общин наложили отпечаток на способ хозяйствования, быт и обычаи. Памирские киргизы не выращивают коров, которых они называют «жылангач мол», что значит «голый скот»: видимо, оттого, что бесшерстные коровы не могут выжить в холода.
Памирские киргизы покупают у долинных памирцев взрослых коней. Держать кобылиц нет смысла: во-первых, жеребенок все равно погибнет из-за холода и нехватки воздуха. Во-вторых, в период половой охоты кобылиц жеребцы перестают слушать всадника и почти сходят с ума.
Ежедневный труд летом у памирских киргизов – выгул скота, сбор и складирование сухого кизяка (навоза), который используется как единственный вид топлива, летом отгон скота на границу с Пакистаном на базар, где продают животных и покупают самое необходимое: соль, рис, муку, спички. Иногда в аилы приходят скупщики скота, они расплачиваются деньгами или же в свой очередной приход доставляют заказанные товары на обговоренные суммы. В том числе и опиум.
Говорить о национальной кухне памирских киргизов тоже не приходится. Ее нет. Они не делают традиционные блюда беш-бармак и лапшу кесме. На завтрак, обед и ужин подается вареный рис, иногда с добавками изюма, а также сливки из козьего или ячьего молока, пресный ржаной хлеб, твердый сыр курут, изредка мясо. За время двухнедельного пребывания однообразное меню настолько набило оскомину, что по возвращении домой плов не вызвал приступы восторга, а молочные продукты казались самыми безвкусными на свете…
Из-за отсутствия злаковых продуктов не готовят национальные напитки типа максым и бозо, да и не знают, наверное, что это такое. Не умеют они взбивать и сливочное масло. Например, когда мы уже возвращались обратно, нашему проводнику, молодому парню, родители дали в дорогу жестяной бидончик с густыми сливками. От почти десятичасовой дорожной тряски на коне они взбились, образовав желтые комочки масла. Вечером на привале наш проводник, увидев их в бидоне, решил вычерпать ложкой и выбросить несъедобную, как ему казалось, желтую массу, но был вовремя остановлен нами. Мы с удовольствием намазали масло на хлеб и под удивленные взгляды проводника с таким же удовольствием съели. А когда предложили масло, то удивлению парня не было предела: «Да кто же такую гадость будет есть?»
Так что найти в юртах памирских киргизов традиционный челек - длинное узкое деревянное ведро для взбивания молочных продуктов - невозможно.
Особо нужно отметить, что почти у половины семей в юртах есть телевизоры и спутниковые антенны. Все это работает от аккумуляторов, которые заряжаются от солнечных батарей. То есть утро у памирских киргизов начинается не только с дойки коз и яков, но и с выставления под солнце энергетических панелей. По вечерам в состоятельных, по местным меркам, юртах смотрят киргизское телевидение и пакистанские или афганские телеканалы. А если говорить о самых богатых киргизах, то у них есть спутниковые телефоны. Они поддерживают связь с родственниками и соплеменниками в Турции, Китае и других странах. При нас сын одного из местных лидеров почти полчаса говорил с кем-то в Объединенных Арабских Эмиратах! Это был не входящий звонок, он сам набирал номер. А стоимость одной минуты разговора – один доллар.
Так что оторванность от мира у состоятельных киргизов и, так сказать, местной знати относительная. Основная часть населения живет той же жизнью, что и век назад.
Для нас, ставивших перед собой цель изучить условия жизни и быта памирских киргизов, точно подсчитать их количество было довольно сложно. Аилы раскиданы по всем долинам, и для того, чтобы посетить все, потребовалось бы много времени. Местные же над этой проблемой даже и не задумываются, им это не нужно. Тысяча человек? Двести семей? Три тысячи? Пятьсот семей? Какая разница?
Но разница все же есть. Количество памирских киргизов сокращается год от года. Та зима была очень холодной, погибло много скота. Значит, на следующую зиму средств на приобретение риса и муки меньше. А еще есть болезни, и нет врачей. Даже знахарей. Как сказала мать одного из местных лидеров, на протяжении трех лет ни один новорожденный не доживает до года. Также высока женская смертность при родах. Это приводит к тому, что, по заверениям самих же киргизов, мужчин ощутимо больше, чем женщин. Нам встречались тридцатилетние неженатые киргизы, которые, рассказывая о своих проблемах, говорили, прежде всего, о дефиците невест.
Высокой смертности среди женщин и младенцев «способствует» отсутствие не только врачей, но и такого понятия, как гигиена: в быту царит жуткая антисанитария. Например, увидеть процесс стирки одежды можно очень и очень редко. Здесь, конечно, нужно отметить, что мыло является большим дефицитом, ведь чтобы привезти его из Пакистана, нужно потратить не меньше двух недель. При этом не стоит говорить, что мыло как необходимость памирским киргизам неведомо. Хозяйка может растопить очаг кизяком, а затем, не помыв руки, начать месить тесто… Мы не увидели ни одной улыбающейся женщины. Их жизнь сурова, им тяжелее, чем мужчинам. Они встают раньше, растапливают печи, доят скот, готовят пищу… Адский труд.
Выживанию памирских киргизов не способствует также тот факт, что они не смешиваются ни с кем из соседей. Нет такого понятия, как интернациональный брак. А в условиях, когда соплеменников всего полторы тысячи человек максимум, рано или поздно все становятся хотя и дальними, но все же родственниками. Излишне говорить, что у детей, родившихся от таких браков, ослабленная иммунная система. Это следствие непонимания того, что «свежая кровь», хотя бы в виде одного или двух интернациональных браков на сотню семей, может спасти положение. Чистота крови – прежде всего. Но импорт невест из Киргизии не налажен, а состоятельные памирские киргизы предпочитают выдавать своих дочерей замуж за соплеменников из Турции или Китая. Тамошние же девушки, в свою очередь, не хотят проводить оставшуюся жизнь в суровых условиях Памира.
Лет десять назад мне довелось побывать в одном из долинных сел афганского Бадахшана, где мы познакомились с киргизской семьей и ее главой Абдулазизом, красивым, жизнерадостным человеком. Его мать была уйгуркой, отец киргизом. Поэтому Абдулазиз считал себя именно киргизом. К сожалению, он умер несколько лет назад. Но когда мы упоминали о нем в разговорах, наши собеседники с Памира, знавшие его, непременно пренебрежительно отмечали, что его мать - из другого народа. Чала, то есть нечистый, говорили о нем.
Есть еще один момент, препятствующий росту населения, - калым. Заплатить за право создать семью при таком дефиците невест может не каждый. Как рассказал один из припозднившихся женихов, чтобы жениться, родителям невесты надо отдать как минимум сотню баранов.
Буту, один из лидеров памирских киргизов, считает себя небогатым человеком: у него всего пятьсот овец, несколько десятков яков и лошадей. Одна овца стоит около ста долларов. Яки и верблюды дороже.
Киргизские политики, радеющие о памирских соплеменниках, не обещают в случае переезда обеспечить их землей, скотом, жильем и средствами хотя бы на два-три года. Ведь афганским киргизам придется адаптироваться к совершенно новым социально-культурным условиям. Еще неизвестно, как отнесутся к ним местные жители, с которыми надо будет делить и без того «дефицитную» землю. Судя по всему, большинство политических и общественных деятелей просто зарабатывают на этой теме очки, стремясь показаться сердобольными гражданами, которые заботятся о родине и ее детях, волею судьбы оказавшихся вдалеке…
Буту понимает: если он и его соплеменники не переберутся в более теплые края, с каждым годом им будет только тяжелее. Прошедшей зимой от холода и нехватки кормов пало много скота, грядущая обещает быть не менее суровой.
— Я помню, каким этот ручей был раньше. — Мужчина указал нам на небольшую речушку рядом со стойбищем. — Даже зимой он не замерзал… Сейчас середина лета, а по утрам берега уже заледеневшие…
Большинство молодых людей тоже за переезд. Скорее всего, желание перебраться на родину появилось у них лет пять-шесть назад, когда памирские киргизы начали покупать китайские солнечные батареи и спутниковые антенны, благодаря чему у них появилась возможность смотреть киргизские телеканалы. Они видят, что их соплеменники на исторической родине живут лучше. А вот паспорта есть только у малой части местных жителей, мужчин. Женщины и дети не имеют никаких документов, и это главное, что мешает «обратному переселению».
— Афганскому правительству не выгоден наш отъезд, — вздыхает ажы Буту. — Мы здесь как пограничники: отпустить нас — значит «оголить» границу с Китаем и Пакистаном.
Пока же киргизы с Малого Памира рассчитывают на гуманитарную помощь — сегодня она важна для них как никогда раньше. Американцы построили здесь школу, которую правильнее было бы назвать интернатом: около двадцати мальчиков и пятнадцати девочек проводят в ней все лето. Школа представляет собой небольшое каменное здание из двух комнат со стульями-партами, две юрты-спальни и юрту-столовую. Учебниками и тетрадями ее обеспечивает UNICEF, зарплату двум преподавателям платит афганское правительство, оно же снабжает школу продуктами. Детей здесь учат письму, чтению на фарси и арифметике (большему за лето просто не обучишь). Но читать и писать среди взрослых умеют единицы...
В принципе, киргизское правительство могло бы уже сегодня поспособствовать памирским соплеменникам в решении некоторых проблем. По словам местных киргизов, было бы неплохо, если бы летом из Киргизии на Памир приезжали врачи, ветеринары, учителя, привозили с собой лекарства, учебники, тетради. Не помешала бы и продуктовая помощь. Вдобавок это дало бы властям возможность лучше изучить ситуацию, провести более-менее точную перепись местного населения, выяснить, сколько человек готовы переехать на историческую родину, а сколько предпочтут остаться. Помощь оказывают. Есть еще те, кто помнит о соплеменниках. Но ее, помощи, все равно недостаточно.
…Нам весьма надоело постоянное кислородное голодание и сопутствующие ему вялость и апатия. Мы прошли «Ваханский коридор» до самого конца: по Аличурской границе почти вышли к границе с Таджикистаном. Последним киргизским аилом на Малом Памире является стойбище мужчины по имени Султан. Он оказался, можно сказать, образованным мужчиной. Мы выяснили, что он умет пользоваться тонометром и прекрасно разбирается в назначении лекарств, которые хранятся в его аптечке…
На следующий день мы попрощались с гостеприимным хозяином и двинулись в обратный путь. Возвращаться домой всегда легче, чем уезжать. Ехали три дня на сильных лошадях, которые выдержали наши тела. Горы уже не казались нам такими крутыми, тропы такими узкими, а путь таким длинным, как прежде. Дорога постепенно спускалась вниз, дышалось все легче …
Тот же опасный участок тропы над обрывом мы и не заметили: мозг выключился от недостатка кислорода, частично, чувство опасности пропало.
Мы добрались до Сархада. На следующий день наняли машину, но когда вечером добрались до пограничного пункта в селе Ишкашим, выяснилось, что в таджикском Хороге путч, идут бои, мятежники собирают силы и, естественно, границу закрыли. Четыре дня мы ждали, когда же откроют границу. Но тщетно. Помогла только помощь коллег и командующего погранвойсками Киргизии генерала Закира Тиленова, который звонил афганскому и таджикскому коллеге и просил за нас.
Нас выпустили из Афганистан в Таджикистан, а там уже мы выбирались в Киргизию автомобилем по другой дороге, не через Хорог. Но тоже не фонтан. Потому что водители еще с советских времен называют ее «Прощайка». Но, главное, выбрались.
… На машине из киргизского областного центра города Ош за два дня мы добрались до другого областного центра, теперь уже таджикского, города Хорог, административного центра Горно-Бадахшаснкой автономной области, куда даже граждане Таджикистана не могут въехать без специального разрешения. Город граничит с Афганистаном, за рекой другая страна.
Наняв уже другую машину, мы проехали от Хорога еще сто километров до села Ишкакшим, где имеется пограничный пункт пропуска. На афганской стороне тоже есть село Ишкакшим. Оттуда мы уже стартовали на другой машине до села Сархад. Какие-то 200 километров мы ехали часов десять: дорога была условной, грунтовка, иногда размытая ручьями и рекой.
Добрались вечером. Остановиться решили в гестхаусе. Кстати, «гестхаусами» местные пристанища для туристов можно назвать лишь условно. Чаще всего это большие комнаты, построенные в памирском стиле: у двери — небольшая прямоугольная площадка с земляным полом (зимой здесь ставят печь), остальное пространство примерно на полметра возвышается над полом в форме буквы «П», оно покрыто кошмами или коврами. У стены — стопка одеял, которые расстилают на полу для сна. Иногда есть электричество: лампочки и розетки запитаны от аккумуляторов, которые днем заряжаются от солнечных батарей. А вот санузла нет, поэтому иностранцам, привыкшим к цивилизованному отправлению естественных потребностей, приходится испытывать определенные неудобства. Говорить о душе или ванной, естественно, вообще не приходится.
Но нам повезло! Посовещавшись, мы решили идти к гостинице Зарика, о которой нам рассказывали киргизские «энпэошники», ранее побывавшие в этих краях. Зарик — ваханец лет пятидесяти — оказался радушным хозяином, вдобавок неплохо говорящим по-киргизски. Ведь есть языковая проблема – ваханский или таджикский мы не знаем. Для общения были только русский, английский, узбекский или киргизский. Но это языки совсем иных языковых семей и групп. Он подчеркивал, что не таджик, а «турк», и что предки его пришли в Бадахшан из Алая. «Во мне много кыргызской крови», — заявил Зарик, гордо постучав себя по груди.
Настоящим потрясением в «гестхаусе» этого ваханца стали для нас два раздельных санузла, выложенные белым кафелем. Тут были унитазы! Мыться, правда, пришлось, поливая себя из ковшика, но дети Зарика принесли горячую воду, и это уже было здорово. Мы решили, что на ночь остановимся именно здесь…
Дальше ехать можно было только на лошадях. Но, как оказалось, местные животные не рассчитаны на таких тяжеловесов как мы. Ведь все ваханцы худые, а мы нет. Через день, утром у «гестхауса» стояли трое массивных животных. Крутые спины, толстые ноги, длинные острые рога... Сразу было ясно, что наш вес им по плечу, вернее, по хребту. В качестве проводников с нами отправились «яксмэн» Саидкадам и сын Зарика Амирмамад, молодой человек лет двадцати пяти. За селом грунтовая дорога постепенно сошла на нет, начался подъем в гору. Тропа была настолько узкой и извилистой, что животные ставили ноги в одну линию, как фотомодели...
После ночевки у реки проводник указал нам на почти отвесный склон горы и сообщил, что дальше надо идти пешком, ведя яков на поводу, так как тропа «слишком узкая и осыпается». Признаться честно, это были самые страшные десять минут дороги с тех пор, как началось наше путешествие. В голове вертелась только одна мысль: какая жуткая и нелепая смерть — разбиться о камни… Амирмамад периодически поддерживал то одного, то другого из нас за руку, приговаривая на своем языке что-то типа: «Все в порядке. Ничего страшного, идите потихоньку. Не смотрите вниз!» Преодолев опасный участок пути, мы осмелились посмотреть в ущелье: головокружение было обеспечено. Мы мысленно поблагодарили небеса за то, что эта ужасная тропа осталась позади, но в следующую минуту пришло осознание, что возвращаться нам придется по ней же…
Ко всему прочему началось кислородное голодание: наступила какая-то апатия, кровь в венах пульсировала слишком часто и громко, казалось, что голова скоро лопнет как перезрелый арбуз, а фотоаппарат потяжелел на несколько килограммов.
Большую часть пути мы проехали на яках. Труднее всего пришлось на перевале высотой 4700 метров: тропу перегородил снежный обвал, мы вынуждены были слезть с яков и тащиться пешком по осыпи. И вот на пятый день впереди показались юрты. Летняя «резиденция» (жайлоо) памирских киргизов - это шесть-семь юрт и несколько семей. Здесь же находится загон для мелкого рогатого скота, который представляет собой квадрат со стенами из камней. На зимовку (кыштоо) киргизы откочевывают в горные ущелья, более защищенные от ветра. Зимовье состоит из небольших домиков: низкие сакли из неотесанных камней, с маленьким оконцем и дырой в плоской крыше - для печной трубы. Обязательно рядом течет ручей или река.
Климатические условия здесь очень суровые. На высоте более четырех тысяч метров над уровнем моря начинается зона горной тундры, которую поэтично называют альпийскими лугами. Растет там только жесткая трава, которой кормятся яки да бараны с козами.
В зависимости от погодных условий нам необходимо было подготовить фото и видеокамеры. На вопрос, какая утром будет погода, местные кыргызы пожимали плечами.
- Летний день как ребенок, - заявил встретивший нас парень Кыргызбай. – В любой момент погода может измениться.
Так оно и было. Минуту назад ярко светило солнце, и вот уже набежали тучи, подул ветер и заморосил мелкий противный дождь.
Во время нашего путешествия дважды утром мы выходили из юрты и застывали в изумлении: за ночь выпадал снег, и вся округа была словно выкрашена известью. Обычно часа через три он таял, но сам факт летнего снегопада никого из местных не удивлял. Для них также нормой является изолированность аилов друг от друга на протяжении восьми месяцев в году. На вопрос, а что вы делаете зимой, когда температура воздуха опускается до 50 градусов мороза, следует всеобщий ответ: «Ничего».
Именно климат, высокогорье и изолированность от других общин наложили отпечаток на способ хозяйствования, быт и обычаи. Памирские киргизы не выращивают коров, которых они называют «жылангач мол», что значит «голый скот»: видимо, оттого, что бесшерстные коровы не могут выжить в холода.
Памирские киргизы покупают у долинных памирцев взрослых коней. Держать кобылиц нет смысла: во-первых, жеребенок все равно погибнет из-за холода и нехватки воздуха. Во-вторых, в период половой охоты кобылиц жеребцы перестают слушать всадника и почти сходят с ума.
Ежедневный труд летом у памирских киргизов – выгул скота, сбор и складирование сухого кизяка (навоза), который используется как единственный вид топлива, летом отгон скота на границу с Пакистаном на базар, где продают животных и покупают самое необходимое: соль, рис, муку, спички. Иногда в аилы приходят скупщики скота, они расплачиваются деньгами или же в свой очередной приход доставляют заказанные товары на обговоренные суммы. В том числе и опиум.
Говорить о национальной кухне памирских киргизов тоже не приходится. Ее нет. Они не делают традиционные блюда беш-бармак и лапшу кесме. На завтрак, обед и ужин подается вареный рис, иногда с добавками изюма, а также сливки из козьего или ячьего молока, пресный ржаной хлеб, твердый сыр курут, изредка мясо. За время двухнедельного пребывания однообразное меню настолько набило оскомину, что по возвращении домой плов не вызвал приступы восторга, а молочные продукты казались самыми безвкусными на свете…
Из-за отсутствия злаковых продуктов не готовят национальные напитки типа максым и бозо, да и не знают, наверное, что это такое. Не умеют они взбивать и сливочное масло. Например, когда мы уже возвращались обратно, нашему проводнику, молодому парню, родители дали в дорогу жестяной бидончик с густыми сливками. От почти десятичасовой дорожной тряски на коне они взбились, образовав желтые комочки масла. Вечером на привале наш проводник, увидев их в бидоне, решил вычерпать ложкой и выбросить несъедобную, как ему казалось, желтую массу, но был вовремя остановлен нами. Мы с удовольствием намазали масло на хлеб и под удивленные взгляды проводника с таким же удовольствием съели. А когда предложили масло, то удивлению парня не было предела: «Да кто же такую гадость будет есть?»
Так что найти в юртах памирских киргизов традиционный челек - длинное узкое деревянное ведро для взбивания молочных продуктов - невозможно.
Особо нужно отметить, что почти у половины семей в юртах есть телевизоры и спутниковые антенны. Все это работает от аккумуляторов, которые заряжаются от солнечных батарей. То есть утро у памирских киргизов начинается не только с дойки коз и яков, но и с выставления под солнце энергетических панелей. По вечерам в состоятельных, по местным меркам, юртах смотрят киргизское телевидение и пакистанские или афганские телеканалы. А если говорить о самых богатых киргизах, то у них есть спутниковые телефоны. Они поддерживают связь с родственниками и соплеменниками в Турции, Китае и других странах. При нас сын одного из местных лидеров почти полчаса говорил с кем-то в Объединенных Арабских Эмиратах! Это был не входящий звонок, он сам набирал номер. А стоимость одной минуты разговора – один доллар.
Так что оторванность от мира у состоятельных киргизов и, так сказать, местной знати относительная. Основная часть населения живет той же жизнью, что и век назад.
Для нас, ставивших перед собой цель изучить условия жизни и быта памирских киргизов, точно подсчитать их количество было довольно сложно. Аилы раскиданы по всем долинам, и для того, чтобы посетить все, потребовалось бы много времени. Местные же над этой проблемой даже и не задумываются, им это не нужно. Тысяча человек? Двести семей? Три тысячи? Пятьсот семей? Какая разница?
Но разница все же есть. Количество памирских киргизов сокращается год от года. Та зима была очень холодной, погибло много скота. Значит, на следующую зиму средств на приобретение риса и муки меньше. А еще есть болезни, и нет врачей. Даже знахарей. Как сказала мать одного из местных лидеров, на протяжении трех лет ни один новорожденный не доживает до года. Также высока женская смертность при родах. Это приводит к тому, что, по заверениям самих же киргизов, мужчин ощутимо больше, чем женщин. Нам встречались тридцатилетние неженатые киргизы, которые, рассказывая о своих проблемах, говорили, прежде всего, о дефиците невест.
Высокой смертности среди женщин и младенцев «способствует» отсутствие не только врачей, но и такого понятия, как гигиена: в быту царит жуткая антисанитария. Например, увидеть процесс стирки одежды можно очень и очень редко. Здесь, конечно, нужно отметить, что мыло является большим дефицитом, ведь чтобы привезти его из Пакистана, нужно потратить не меньше двух недель. При этом не стоит говорить, что мыло как необходимость памирским киргизам неведомо. Хозяйка может растопить очаг кизяком, а затем, не помыв руки, начать месить тесто… Мы не увидели ни одной улыбающейся женщины. Их жизнь сурова, им тяжелее, чем мужчинам. Они встают раньше, растапливают печи, доят скот, готовят пищу… Адский труд.
Выживанию памирских киргизов не способствует также тот факт, что они не смешиваются ни с кем из соседей. Нет такого понятия, как интернациональный брак. А в условиях, когда соплеменников всего полторы тысячи человек максимум, рано или поздно все становятся хотя и дальними, но все же родственниками. Излишне говорить, что у детей, родившихся от таких браков, ослабленная иммунная система. Это следствие непонимания того, что «свежая кровь», хотя бы в виде одного или двух интернациональных браков на сотню семей, может спасти положение. Чистота крови – прежде всего. Но импорт невест из Киргизии не налажен, а состоятельные памирские киргизы предпочитают выдавать своих дочерей замуж за соплеменников из Турции или Китая. Тамошние же девушки, в свою очередь, не хотят проводить оставшуюся жизнь в суровых условиях Памира.
Лет десять назад мне довелось побывать в одном из долинных сел афганского Бадахшана, где мы познакомились с киргизской семьей и ее главой Абдулазизом, красивым, жизнерадостным человеком. Его мать была уйгуркой, отец киргизом. Поэтому Абдулазиз считал себя именно киргизом. К сожалению, он умер несколько лет назад. Но когда мы упоминали о нем в разговорах, наши собеседники с Памира, знавшие его, непременно пренебрежительно отмечали, что его мать - из другого народа. Чала, то есть нечистый, говорили о нем.
Есть еще один момент, препятствующий росту населения, - калым. Заплатить за право создать семью при таком дефиците невест может не каждый. Как рассказал один из припозднившихся женихов, чтобы жениться, родителям невесты надо отдать как минимум сотню баранов.
Буту, один из лидеров памирских киргизов, считает себя небогатым человеком: у него всего пятьсот овец, несколько десятков яков и лошадей. Одна овца стоит около ста долларов. Яки и верблюды дороже.
Киргизские политики, радеющие о памирских соплеменниках, не обещают в случае переезда обеспечить их землей, скотом, жильем и средствами хотя бы на два-три года. Ведь афганским киргизам придется адаптироваться к совершенно новым социально-культурным условиям. Еще неизвестно, как отнесутся к ним местные жители, с которыми надо будет делить и без того «дефицитную» землю. Судя по всему, большинство политических и общественных деятелей просто зарабатывают на этой теме очки, стремясь показаться сердобольными гражданами, которые заботятся о родине и ее детях, волею судьбы оказавшихся вдалеке…
Буту понимает: если он и его соплеменники не переберутся в более теплые края, с каждым годом им будет только тяжелее. Прошедшей зимой от холода и нехватки кормов пало много скота, грядущая обещает быть не менее суровой.
— Я помню, каким этот ручей был раньше. — Мужчина указал нам на небольшую речушку рядом со стойбищем. — Даже зимой он не замерзал… Сейчас середина лета, а по утрам берега уже заледеневшие…
Большинство молодых людей тоже за переезд. Скорее всего, желание перебраться на родину появилось у них лет пять-шесть назад, когда памирские киргизы начали покупать китайские солнечные батареи и спутниковые антенны, благодаря чему у них появилась возможность смотреть киргизские телеканалы. Они видят, что их соплеменники на исторической родине живут лучше. А вот паспорта есть только у малой части местных жителей, мужчин. Женщины и дети не имеют никаких документов, и это главное, что мешает «обратному переселению».
— Афганскому правительству не выгоден наш отъезд, — вздыхает ажы Буту. — Мы здесь как пограничники: отпустить нас — значит «оголить» границу с Китаем и Пакистаном.
Пока же киргизы с Малого Памира рассчитывают на гуманитарную помощь — сегодня она важна для них как никогда раньше. Американцы построили здесь школу, которую правильнее было бы назвать интернатом: около двадцати мальчиков и пятнадцати девочек проводят в ней все лето. Школа представляет собой небольшое каменное здание из двух комнат со стульями-партами, две юрты-спальни и юрту-столовую. Учебниками и тетрадями ее обеспечивает UNICEF, зарплату двум преподавателям платит афганское правительство, оно же снабжает школу продуктами. Детей здесь учат письму, чтению на фарси и арифметике (большему за лето просто не обучишь). Но читать и писать среди взрослых умеют единицы...
В принципе, киргизское правительство могло бы уже сегодня поспособствовать памирским соплеменникам в решении некоторых проблем. По словам местных киргизов, было бы неплохо, если бы летом из Киргизии на Памир приезжали врачи, ветеринары, учителя, привозили с собой лекарства, учебники, тетради. Не помешала бы и продуктовая помощь. Вдобавок это дало бы властям возможность лучше изучить ситуацию, провести более-менее точную перепись местного населения, выяснить, сколько человек готовы переехать на историческую родину, а сколько предпочтут остаться. Помощь оказывают. Есть еще те, кто помнит о соплеменниках. Но ее, помощи, все равно недостаточно.
…Нам весьма надоело постоянное кислородное голодание и сопутствующие ему вялость и апатия. Мы прошли «Ваханский коридор» до самого конца: по Аличурской границе почти вышли к границе с Таджикистаном. Последним киргизским аилом на Малом Памире является стойбище мужчины по имени Султан. Он оказался, можно сказать, образованным мужчиной. Мы выяснили, что он умет пользоваться тонометром и прекрасно разбирается в назначении лекарств, которые хранятся в его аптечке…
На следующий день мы попрощались с гостеприимным хозяином и двинулись в обратный путь. Возвращаться домой всегда легче, чем уезжать. Ехали три дня на сильных лошадях, которые выдержали наши тела. Горы уже не казались нам такими крутыми, тропы такими узкими, а путь таким длинным, как прежде. Дорога постепенно спускалась вниз, дышалось все легче …
Тот же опасный участок тропы над обрывом мы и не заметили: мозг выключился от недостатка кислорода, частично, чувство опасности пропало.
Мы добрались до Сархада. На следующий день наняли машину, но когда вечером добрались до пограничного пункта в селе Ишкашим, выяснилось, что в таджикском Хороге путч, идут бои, мятежники собирают силы и, естественно, границу закрыли. Четыре дня мы ждали, когда же откроют границу. Но тщетно. Помогла только помощь коллег и командующего погранвойсками Киргизии генерала Закира Тиленова, который звонил афганскому и таджикскому коллеге и просил за нас.
Нас выпустили из Афганистан в Таджикистан, а там уже мы выбирались в Киргизию автомобилем по другой дороге, не через Хорог. Но тоже не фонтан. Потому что водители еще с советских времен называют ее «Прощайка». Но, главное, выбрались.
Читайте также
29 декабря 2024
10 064
