Хроники судна во льдах Антарктиды: ждём наших
Напомню, я на судне «Василий Головнин», которое доставляло грузы на индийские антарктические станции. Мы выполнили миссию, но на обратном пути застряли во льдах. Сейчас ждём помощи от судна Росгидромета «Академик Фёдоров». «Фёдоров» закончит разгружаться для российской станции и поможет нам вылезти на чистую воду.
Русские умеют работать. Без остановки по Антарктиде ходят туда-сюда караваны цистерн. В спокойную погоду радиосвязь не замолкает ни днём, ни ночью – всё время переговоры, координация.
— Уралочка, ответь Ландышеву. Как дела? Едешь?
— Нет, забуксовал. Огней не вижу. Не понимаю, куда ехать.
— Уралочка, я сейчас прожектором с судна пошарю, чтобы тебе ориентир был.

Индийцы после двух ночей работы ходили с выражение лица «f*ck yeah!», будто они эту Антарктиду открыли. Для них работать по ночам – героизм невероятный. Для русских – обычное дело.
Но работать удаётся не каждый день. Спокойной погоды и бурь примерно 50/50.
Что в Антарктиде идеальное, так это снег. Эталонно чистый и хрустящий, рассыпчатый такой. После бурь всё судно в снегу – белое и пушистое. Но ненадолго. До следующей бури, когда это великолепие сдувает.

Я понимаю погоду не выходя из каюты. «Василий Головнин» вмёрз так, что моё жильё выходит на восток. Фантазии у ветра маловато – он всегда дует только туда. От внешнего мира меня отделяет тонкая металлическая перегородка. Когда поднимается буря, перегородка моментально охлаждается. Заодно охлаждает и всё, что находится за ней: каюту и меня. Утепляюсь.
Скорость ветра определяю по звуку. Если подвывает тихонечко, будто бесконечно выдыхает, значит скорость не больше 20 метров в секунду. Если вопит как в худших кошмарах и долбит спасательной шлюпкой о борт, значит поднялся ураган и спасайся кто может.
Когда мы шли сюда, судно было повёрнуто другим боком. Я слушал рассказы других и думал: «Ой как мне повезло». Теперь так думают те, кто это рассказывал.
Русские умеют работать. Без остановки по Антарктиде ходят туда-сюда караваны цистерн. В спокойную погоду радиосвязь не замолкает ни днём, ни ночью – всё время переговоры, координация.
— Уралочка, ответь Ландышеву. Как дела? Едешь?
— Нет, забуксовал. Огней не вижу. Не понимаю, куда ехать.
— Уралочка, я сейчас прожектором с судна пошарю, чтобы тебе ориентир был.

Индийцы после двух ночей работы ходили с выражение лица «f*ck yeah!», будто они эту Антарктиду открыли. Для них работать по ночам – героизм невероятный. Для русских – обычное дело.
Но работать удаётся не каждый день. Спокойной погоды и бурь примерно 50/50.
Что в Антарктиде идеальное, так это снег. Эталонно чистый и хрустящий, рассыпчатый такой. После бурь всё судно в снегу – белое и пушистое. Но ненадолго. До следующей бури, когда это великолепие сдувает.

Я понимаю погоду не выходя из каюты. «Василий Головнин» вмёрз так, что моё жильё выходит на восток. Фантазии у ветра маловато – он всегда дует только туда. От внешнего мира меня отделяет тонкая металлическая перегородка. Когда поднимается буря, перегородка моментально охлаждается. Заодно охлаждает и всё, что находится за ней: каюту и меня. Утепляюсь.
Скорость ветра определяю по звуку. Если подвывает тихонечко, будто бесконечно выдыхает, значит скорость не больше 20 метров в секунду. Если вопит как в худших кошмарах и долбит спасательной шлюпкой о борт, значит поднялся ураган и спасайся кто может.
Когда мы шли сюда, судно было повёрнуто другим боком. Я слушал рассказы других и думал: «Ой как мне повезло». Теперь так думают те, кто это рассказывал.
Читайте «Мою Планету» в Telegram
Читайте также