Куклы-путешественники. Часть I
Путешествие в Петербург - это всегда сказка: сказка не только архитектурная и душевная, но и творческая! Северная столица готовится отметить свое 315-летие! Предстоят масштабные празднования, а главные герои - это люди! Человек, который творит кукольные шедевры под брендом Mария Воробьева на протяжении вот уже не одного десятка лет. Человек, который не просто мастер своего дела – она всегда готова прийти на помощь: подсказать, сориентировать, поддержать.
А ее авторские куклы – настоящие путешественницы. Живут в домах разных коллекционеров, даже у самого Тонино Гуэрра, итальянского поэта, писателя и сценариста!
Эксклюзивное интервью Марии Воробьевой, чьи куклы "разлетелись" по всему миру.
- Мария, здравствуйте!
- Здравствуй, Наташа!
- Будучи совсем маленькой девочкой, игрушки вы делали для себя сами, а помогала вам в этом мама-рукодельница. Расскажите, пожалуйста, о первом самодельном Чебурашке?
Сама я, конечно, мастерила, но и покупных игрушек и кукол у меня было очень много. Дело все в моей мамочке, у которой было военное детство и отсутствие любых игрушек. А когда появилась я, она «оторвалась» за свое военное детство: могла чуть не на последние деньги купить какую-нибудь красивую дорогую куклу для меня, а потом шить ей платья, делать прически со мной вместе. Она до сих пор покупает мне куклы - теперь помогает собирать коллекцию старых кукол для музея, который мечтаю открыть.
Мама всегда шила, вязала, вышивала. Однажды, когда мне было лет пять или шесть, в «Мурзилке» мы нашли выкройку популярного тогда Чебурашки. С него и началась уже моя история кукол. Его мы сделали вместе, а потом я уже сама начала придумывать и делать игрушки.
А еще со старшим братом - Андреем - мы очень много лепили, рисовали, что-то вечно выдумывали… Он сочинял для меня сказки. Как-то, когда мне было, наверное, года четыре, он мне «по секрету» рассказал, что у нас под полом есть целая страна. Главная в ней Маша-Веснушка. Он рассказывал каждый день про нее разные истории, а я верила, что это - правда. Он говорил, что по ночам, когда я сплю, эта крошечная девочка выбегает из « во-о-о-он той» щелочки и разгуливает по нашей квартире.
Засыпая, я прикрывала глаза не совсем крепко в надежде, что Веснушка подумает, будто я уже сплю, выйдет, и ее увижу. Когда плохо себя вела, брат обещал все рассказать Маше-Веснушке. А когда мы ссорились, и мне хотелось поделиться обидой, я ложилась на пол рядом с «той» щелочкой, откуда якобы она выходит, и подолгу разговаривала с обожаемой Веснушкой. Потом, когда я подросла и поняла, что меня просто дурачат, постигло самое сильное детское разочарование. Примерно такое, как когда дети перестают верить в Деда Мороза…
- Мария, знаю, ваши родители – очень интересные люди. Расскажите, пожалуйста, о своем детстве…
Я родилась в Петропавловске-Камчатском. Папа – Владимир Воробьев, журналист и писатель, был тогда редактором «Камчатской правды».
Мама – Нелли Ворбьева – работала в Управлении статистики, но это служба, а главной ее страстью было - рисовать, шить, вязать. Она и сегодня - в 76-ть лет - человек увлеченный, творческий. А старшего брата я очень любила и гордилась им. К сожалению, несколько лет назад его не стало. Разница между нами – около шести лет. Он со мной играл, гулял, читал книги, выпрашивал у родителей для меня игрушки (я ни разу не попросила – за меня это делал брат), заступался, если меня кто-то обижал (хотя, и сама не из робких была – и дралась, и в футбол могла погонять).
Однажды мы с братом решили копить деньги, чтобы что-то купить (что - не помню). Когда скопилась уже приличная по тем временам сумма, брат ничего не купил себе, а купил для меня санки и совершенно фантастическую вещь – школьный класс для кукол, где были совсем, как настоящие - парты, учительский стол со стулом и доска!
- Когда уехали с Камчатки?
С Камчатки мы уехали, наверное, в 1972 году, когда мне было четыре. Папу послали учиться в ВПШ на факультет журналистики в Москву, мы поехали с ним. Закончив обучение, папа был принят в «Правду» собственным корреспондентом по Северному Казахстану, и семья переехала в Целиноград.
Теперь этого города нет, как и нет той страны. Теперь это - Астана, столица Казахстана. А тогда, в семидесятые, в нашем классе был «весь Советский Союз»: русские, украинцы, татары, молдаване, ингуши, узбеки. И жили хорошо, весело, и дружили - независимо от национальности. Целиноград – город моего детства, он часто мне снится.
- Что было дальше?
В 1980 году папу перевели на Северо-Запад, он стал специальным корреспондентом по Пскову и Новгороду. Здесь началась совсем другая жизнь. В этих местах исторические памятники кругом. Причем, имеющие ценность всемирную. Например, древнейшие из сохранившихся в России фрески Мирожского монастыря, Изборск – одна из первых каменных крепостей, древний Печорский монастырь, куда едут паломники с разных городов и стран. Здесь же Пушкиногорье - имение поэта, а в Святогорском монастыре – его могила. В Пскове и окрестностях, равно как и в Новгороде, много музеев, имений значимых для российской истории людей. Папа очень много об этих заповедных местах писал, часто брал с собой в командировки. Он подружился с Семеном Степановичем Гейченко, первым послевоенным директором Пушкинского заповедника, уникальным человеком, который поднял этот самый заповедник из руин, сделал его, как сейчас бы сказали, «топовым» местом. Туда приезжали люди со всего света в прямом смысле. И пусть сейчас перестроили все очень точно, согласно историческим чертежам, музей стал вполне «на европейском уровне», но что-то живое, мне кажется, ушло. Семен Степанович рассказывал, как специально расшатывал перила и ступени только что построенного крыльца в доме поэта, чтобы они поскрипывали, чтобы не выглядели новенькими, чтобы было ощущение, что в этом доме живут… Там же, у Гейченко, посчастливилось познакомиться со многими известными художниками, писателями, артистами, которые часто навещали Семена Степановича. У меня была даже возможность по несколько дней жить у них в доме.
- Поделитесь некоторыми воспоминаниями того времени?
Помню одно такое утро: апрель, рано, но солнце уже пробивается сквозь не плотно занавешенное окно, птицы радостно, по-весеннему галдят. Семен Степанович в соседней комнате ставит пластинку с колокольными звонами, чтобы я просыпалась. Потом утренний чай с неизменными пирогами его жены Любови Джалаловны Гейченко. Потом иду гулять по аллеям и дорожкам Михайловского, пока еще нет туристов, которых тогда называли в Пушкинских горах - паломниками… Такая тишина и благость вокруг и внутри меня… Даже сейчас, через много лет, вспоминая, я улыбаюсь. Там, в Михайловском, есть липа, которую я посадила с известным ленинградским (но китайским) художником Цзян Ши-Лунем, о чем есть запись в каких-то там реестрах.
- Да вы что!
Ши-Лунь был хорошим приятелем друга Гейченко, Василия Михайловича Звонцова, прекрасного графика и удивительного человека. Когда я, пятнадцатилетняя, поступила в художественное училище им. В.А. Серова в Ленинграде и жила одна, без родителей, Звонцов и Ши-Лунь меня опекали, иной раз подкармливали, снабжали нужными книгами или красками, кистями, я приносила им свои учебные работы для «разбора полетов». Могу бесконечно рассказывать о том времени и этих людях, но это займет целую книгу, пожалуй, а не одно интервью.
- А когда появился в жизни вашей семьи Петербург?
В 1990 году родители переехали в Санкт-Петербург, папа ушел из «Правды». Организовал свое небольшое издательство, полностью погрузился в писательскую деятельность, а вскоре и у меня появилась собственная комната на улице Жуковского, а потом и квартира. Я стала полноценным питерским жителем. Преподавала, была одним из создателей маленького частного кукольного передвижного театра под названием - «Рождественская звезда», растила сына, делала кукол.
- "С одной стороны, игрушки помогают людям лучше понять ту или иную эпоху. С другой - понять себя, почувствовать свою неразрывную связь с предками", - ваши слова… Поясните, что вы имели в виду?
Игрушки всегда - отражение любой эпохи, тенденций, моды, идеалов красоты и технического оснащения времени, когда их создавали. Рассматривая старинную игрушку, изучая, как с ней играли, лучше понимаешь быт того времени. Например, старинные фарфоровые куклы были достаточно дорогими и хрупкими, их очень берегли. Девочке не каждый день давали возможность с такой куклой играть, а только в праздники или в качестве поощрения. Устраивали кукольные чаепития, рассаживали, наряжали. Неторопливость быта, жизни отражены в этом действе. А народные куклы? Это вообще кладезь национальной культуры, верований, традиций! Изучая их, открываешь для себя целый мир!
Сегодняшний пластик можно мять, бросать. Никто не боится им играть. А зря! Пластик бывает токсичным, тем более что он не так дорог и труден в производстве, как фарфор. Его много. Поломалась игрушка – на помойку без сожаления, купят новую… Разве это не отображает сегодняшнюю действительность?
- "...От того, что это за игрушка, во многом зависит, каким вырастет человек", - снова вас цитирую... Игрушка напрямую формирует личность?
Игрушки, безусловно, способствуют формированию личности ребенка. Кто во что, с чем и как играет - напрямую связано с тем, какие способности, наклонности сформируются у растущего человека. У некоторых народов был обычай: выкладывать перед ребенком разные предметы, символизирующие разнообразную деятельность. За чем в первую очередь потянулся – тем и станет: воином или хлебопашцем. Очень важны в жизни ребенка ролевые игры, например, «дочки – матери», это - некий тренинг для будущей взрослой жизни.
Сейчас же все не очень понятно с играми и игрушками: монстры и разные непонятные чудовища заполнили все экраны и прилавки. Это настораживает. Как говорят психологи: что должно быть в головах у мам и пап, которые покупают этих «синемордых» двухголовых клыкастых куколок своим дочкам, или киборгов-убийц своим сыночкам?
Но те куклы, что делаю я и мои коллеги-кукольники – не игрушки. Авторские куклы – это такие же произведения, как живопись или скульптура. В них не играют. Они – предметы для украшения интерьера и\или коллекционирования. Куклы некоторых авторов могут стоить десятки тысяч евро или долларов.
- Есть ли в творчестве Марии Воробьевой принципы, которые она никогда не приемлет?
Наверное, да. Я не хочу делать страшных кукол, это не моя эстетика.
- Существует ли понятие моды в кукольном мире?
Конечно, мода существует на все. Некие тенденции становятся модными на какое-то время, потом уступают место новым – и так далее. Кукольный мир так же реагирует на изменения вкусов, тенденций, новые технологии. Повторюсь, сейчас в моде «эстетика безобразного», монстрообразного. Я не философ, не политолог, и даже не психолог, я - художник, и мое право поддерживать это направление или нет. Мне это не нравится, но изменить я все равно ничего не могу. Впрочем, показывая детям старые дореволюционные или советские игрушки, книги с иллюстрациями прекрасных художников, таких, например, как Вера Павлова или Антон Ломаев, можно показать альтернативную эстетику, объяснить конкретному ребенку, что бывает и по-другому. Каждый выбирает сам «дьяволу служить или пророку», то есть кто-то в своем творчестве развивает эту тему, кто-то нет, рискуя «не быть в тренде».
Мне лично это не близко. Думаю, что с куклами надо быть осторожным, ведь на подсознание «ужасная» кукла влияет много больше, чем картина или графика. Ведь кукла – трехмерна, она как бы «живет» в этом мире, рядом, в отличие от картины на стене. Не зря столько сказок об оживших куклах было во все времена, а в средневековье кукольника, «оживляющего» куклу, показывающего представление, могли и на костре сжечь, как мага. Я отношусь к авторской кукле без мистики, но осторожно. Не вшиваю никаких сердечек внутрь, не сочиняю историй, даже не всегда даю имя. Пусть это делают те, у кого будет жить эта кукла, «оживят» ее своей любовью, своими историями.
- А вы следуете модным кукольным течениям?
Каким-то следую, каким-то нет. Считаю, что важнее придумывать и делать свое. Выражать свои мысли и чувства, а не повторять чужие.
- Когда вы поняли, что куклы - это то, чем вы хотите заниматься всю жизнь?
Наверное, когда сдала экзамены в училище. Я хотела поступить туда на театральное отделение или на скульптуру, но театральное вообще закрыли, а на скульптуру надо было ждать год. Я окончила декоративное, то, что сейчас интерьерное. Одна из педагогов познакомила меня со своей подругой, знаменитым художником-кукольником, которую звали Елена Оскаровна Марттила. Я начала ходить к ней в гости и делать первых своих кукол (ну, если не считать детских). Меня это захватило, и я твердо решила стать художником театра кукол...
Продолжение следует...
А ее авторские куклы – настоящие путешественницы. Живут в домах разных коллекционеров, даже у самого Тонино Гуэрра, итальянского поэта, писателя и сценариста!
Эксклюзивное интервью Марии Воробьевой, чьи куклы "разлетелись" по всему миру.
Автор: Наталья Зобнина, журналист, Член Клуба путешественников телеканала «Моя Планета»
В материале использованы фотографии из личных архивов Марии Воробьевой
В материале использованы фотографии из личных архивов Марии Воробьевой
- Мария, здравствуйте!
- Здравствуй, Наташа!
- Будучи совсем маленькой девочкой, игрушки вы делали для себя сами, а помогала вам в этом мама-рукодельница. Расскажите, пожалуйста, о первом самодельном Чебурашке?
Сама я, конечно, мастерила, но и покупных игрушек и кукол у меня было очень много. Дело все в моей мамочке, у которой было военное детство и отсутствие любых игрушек. А когда появилась я, она «оторвалась» за свое военное детство: могла чуть не на последние деньги купить какую-нибудь красивую дорогую куклу для меня, а потом шить ей платья, делать прически со мной вместе. Она до сих пор покупает мне куклы - теперь помогает собирать коллекцию старых кукол для музея, который мечтаю открыть.
Мама всегда шила, вязала, вышивала. Однажды, когда мне было лет пять или шесть, в «Мурзилке» мы нашли выкройку популярного тогда Чебурашки. С него и началась уже моя история кукол. Его мы сделали вместе, а потом я уже сама начала придумывать и делать игрушки.
А еще со старшим братом - Андреем - мы очень много лепили, рисовали, что-то вечно выдумывали… Он сочинял для меня сказки. Как-то, когда мне было, наверное, года четыре, он мне «по секрету» рассказал, что у нас под полом есть целая страна. Главная в ней Маша-Веснушка. Он рассказывал каждый день про нее разные истории, а я верила, что это - правда. Он говорил, что по ночам, когда я сплю, эта крошечная девочка выбегает из « во-о-о-он той» щелочки и разгуливает по нашей квартире.
Засыпая, я прикрывала глаза не совсем крепко в надежде, что Веснушка подумает, будто я уже сплю, выйдет, и ее увижу. Когда плохо себя вела, брат обещал все рассказать Маше-Веснушке. А когда мы ссорились, и мне хотелось поделиться обидой, я ложилась на пол рядом с «той» щелочкой, откуда якобы она выходит, и подолгу разговаривала с обожаемой Веснушкой. Потом, когда я подросла и поняла, что меня просто дурачат, постигло самое сильное детское разочарование. Примерно такое, как когда дети перестают верить в Деда Мороза…
- Мария, знаю, ваши родители – очень интересные люди. Расскажите, пожалуйста, о своем детстве…
Я родилась в Петропавловске-Камчатском. Папа – Владимир Воробьев, журналист и писатель, был тогда редактором «Камчатской правды».
Мама – Нелли Ворбьева – работала в Управлении статистики, но это служба, а главной ее страстью было - рисовать, шить, вязать. Она и сегодня - в 76-ть лет - человек увлеченный, творческий. А старшего брата я очень любила и гордилась им. К сожалению, несколько лет назад его не стало. Разница между нами – около шести лет. Он со мной играл, гулял, читал книги, выпрашивал у родителей для меня игрушки (я ни разу не попросила – за меня это делал брат), заступался, если меня кто-то обижал (хотя, и сама не из робких была – и дралась, и в футбол могла погонять).
Однажды мы с братом решили копить деньги, чтобы что-то купить (что - не помню). Когда скопилась уже приличная по тем временам сумма, брат ничего не купил себе, а купил для меня санки и совершенно фантастическую вещь – школьный класс для кукол, где были совсем, как настоящие - парты, учительский стол со стулом и доска!
- Когда уехали с Камчатки?
С Камчатки мы уехали, наверное, в 1972 году, когда мне было четыре. Папу послали учиться в ВПШ на факультет журналистики в Москву, мы поехали с ним. Закончив обучение, папа был принят в «Правду» собственным корреспондентом по Северному Казахстану, и семья переехала в Целиноград.
Теперь этого города нет, как и нет той страны. Теперь это - Астана, столица Казахстана. А тогда, в семидесятые, в нашем классе был «весь Советский Союз»: русские, украинцы, татары, молдаване, ингуши, узбеки. И жили хорошо, весело, и дружили - независимо от национальности. Целиноград – город моего детства, он часто мне снится.
- Что было дальше?
В 1980 году папу перевели на Северо-Запад, он стал специальным корреспондентом по Пскову и Новгороду. Здесь началась совсем другая жизнь. В этих местах исторические памятники кругом. Причем, имеющие ценность всемирную. Например, древнейшие из сохранившихся в России фрески Мирожского монастыря, Изборск – одна из первых каменных крепостей, древний Печорский монастырь, куда едут паломники с разных городов и стран. Здесь же Пушкиногорье - имение поэта, а в Святогорском монастыре – его могила. В Пскове и окрестностях, равно как и в Новгороде, много музеев, имений значимых для российской истории людей. Папа очень много об этих заповедных местах писал, часто брал с собой в командировки. Он подружился с Семеном Степановичем Гейченко, первым послевоенным директором Пушкинского заповедника, уникальным человеком, который поднял этот самый заповедник из руин, сделал его, как сейчас бы сказали, «топовым» местом. Туда приезжали люди со всего света в прямом смысле. И пусть сейчас перестроили все очень точно, согласно историческим чертежам, музей стал вполне «на европейском уровне», но что-то живое, мне кажется, ушло. Семен Степанович рассказывал, как специально расшатывал перила и ступени только что построенного крыльца в доме поэта, чтобы они поскрипывали, чтобы не выглядели новенькими, чтобы было ощущение, что в этом доме живут… Там же, у Гейченко, посчастливилось познакомиться со многими известными художниками, писателями, артистами, которые часто навещали Семена Степановича. У меня была даже возможность по несколько дней жить у них в доме.
- Поделитесь некоторыми воспоминаниями того времени?
Помню одно такое утро: апрель, рано, но солнце уже пробивается сквозь не плотно занавешенное окно, птицы радостно, по-весеннему галдят. Семен Степанович в соседней комнате ставит пластинку с колокольными звонами, чтобы я просыпалась. Потом утренний чай с неизменными пирогами его жены Любови Джалаловны Гейченко. Потом иду гулять по аллеям и дорожкам Михайловского, пока еще нет туристов, которых тогда называли в Пушкинских горах - паломниками… Такая тишина и благость вокруг и внутри меня… Даже сейчас, через много лет, вспоминая, я улыбаюсь. Там, в Михайловском, есть липа, которую я посадила с известным ленинградским (но китайским) художником Цзян Ши-Лунем, о чем есть запись в каких-то там реестрах.
- Да вы что!
Ши-Лунь был хорошим приятелем друга Гейченко, Василия Михайловича Звонцова, прекрасного графика и удивительного человека. Когда я, пятнадцатилетняя, поступила в художественное училище им. В.А. Серова в Ленинграде и жила одна, без родителей, Звонцов и Ши-Лунь меня опекали, иной раз подкармливали, снабжали нужными книгами или красками, кистями, я приносила им свои учебные работы для «разбора полетов». Могу бесконечно рассказывать о том времени и этих людях, но это займет целую книгу, пожалуй, а не одно интервью.
- А когда появился в жизни вашей семьи Петербург?
В 1990 году родители переехали в Санкт-Петербург, папа ушел из «Правды». Организовал свое небольшое издательство, полностью погрузился в писательскую деятельность, а вскоре и у меня появилась собственная комната на улице Жуковского, а потом и квартира. Я стала полноценным питерским жителем. Преподавала, была одним из создателей маленького частного кукольного передвижного театра под названием - «Рождественская звезда», растила сына, делала кукол.
- "С одной стороны, игрушки помогают людям лучше понять ту или иную эпоху. С другой - понять себя, почувствовать свою неразрывную связь с предками", - ваши слова… Поясните, что вы имели в виду?
Игрушки всегда - отражение любой эпохи, тенденций, моды, идеалов красоты и технического оснащения времени, когда их создавали. Рассматривая старинную игрушку, изучая, как с ней играли, лучше понимаешь быт того времени. Например, старинные фарфоровые куклы были достаточно дорогими и хрупкими, их очень берегли. Девочке не каждый день давали возможность с такой куклой играть, а только в праздники или в качестве поощрения. Устраивали кукольные чаепития, рассаживали, наряжали. Неторопливость быта, жизни отражены в этом действе. А народные куклы? Это вообще кладезь национальной культуры, верований, традиций! Изучая их, открываешь для себя целый мир!
Сегодняшний пластик можно мять, бросать. Никто не боится им играть. А зря! Пластик бывает токсичным, тем более что он не так дорог и труден в производстве, как фарфор. Его много. Поломалась игрушка – на помойку без сожаления, купят новую… Разве это не отображает сегодняшнюю действительность?
- "...От того, что это за игрушка, во многом зависит, каким вырастет человек", - снова вас цитирую... Игрушка напрямую формирует личность?
Игрушки, безусловно, способствуют формированию личности ребенка. Кто во что, с чем и как играет - напрямую связано с тем, какие способности, наклонности сформируются у растущего человека. У некоторых народов был обычай: выкладывать перед ребенком разные предметы, символизирующие разнообразную деятельность. За чем в первую очередь потянулся – тем и станет: воином или хлебопашцем. Очень важны в жизни ребенка ролевые игры, например, «дочки – матери», это - некий тренинг для будущей взрослой жизни.
Сейчас же все не очень понятно с играми и игрушками: монстры и разные непонятные чудовища заполнили все экраны и прилавки. Это настораживает. Как говорят психологи: что должно быть в головах у мам и пап, которые покупают этих «синемордых» двухголовых клыкастых куколок своим дочкам, или киборгов-убийц своим сыночкам?
Но те куклы, что делаю я и мои коллеги-кукольники – не игрушки. Авторские куклы – это такие же произведения, как живопись или скульптура. В них не играют. Они – предметы для украшения интерьера и\или коллекционирования. Куклы некоторых авторов могут стоить десятки тысяч евро или долларов.
- Есть ли в творчестве Марии Воробьевой принципы, которые она никогда не приемлет?
Наверное, да. Я не хочу делать страшных кукол, это не моя эстетика.
- Существует ли понятие моды в кукольном мире?
Конечно, мода существует на все. Некие тенденции становятся модными на какое-то время, потом уступают место новым – и так далее. Кукольный мир так же реагирует на изменения вкусов, тенденций, новые технологии. Повторюсь, сейчас в моде «эстетика безобразного», монстрообразного. Я не философ, не политолог, и даже не психолог, я - художник, и мое право поддерживать это направление или нет. Мне это не нравится, но изменить я все равно ничего не могу. Впрочем, показывая детям старые дореволюционные или советские игрушки, книги с иллюстрациями прекрасных художников, таких, например, как Вера Павлова или Антон Ломаев, можно показать альтернативную эстетику, объяснить конкретному ребенку, что бывает и по-другому. Каждый выбирает сам «дьяволу служить или пророку», то есть кто-то в своем творчестве развивает эту тему, кто-то нет, рискуя «не быть в тренде».
Мне лично это не близко. Думаю, что с куклами надо быть осторожным, ведь на подсознание «ужасная» кукла влияет много больше, чем картина или графика. Ведь кукла – трехмерна, она как бы «живет» в этом мире, рядом, в отличие от картины на стене. Не зря столько сказок об оживших куклах было во все времена, а в средневековье кукольника, «оживляющего» куклу, показывающего представление, могли и на костре сжечь, как мага. Я отношусь к авторской кукле без мистики, но осторожно. Не вшиваю никаких сердечек внутрь, не сочиняю историй, даже не всегда даю имя. Пусть это делают те, у кого будет жить эта кукла, «оживят» ее своей любовью, своими историями.
- А вы следуете модным кукольным течениям?
Каким-то следую, каким-то нет. Считаю, что важнее придумывать и делать свое. Выражать свои мысли и чувства, а не повторять чужие.
- Когда вы поняли, что куклы - это то, чем вы хотите заниматься всю жизнь?
Наверное, когда сдала экзамены в училище. Я хотела поступить туда на театральное отделение или на скульптуру, но театральное вообще закрыли, а на скульптуру надо было ждать год. Я окончила декоративное, то, что сейчас интерьерное. Одна из педагогов познакомила меня со своей подругой, знаменитым художником-кукольником, которую звали Елена Оскаровна Марттила. Я начала ходить к ней в гости и делать первых своих кукол (ну, если не считать детских). Меня это захватило, и я твердо решила стать художником театра кукол...
Продолжение следует...
Читайте также