По Петербургу Чюрлёниса



Ни в Варшаве, ни в Вильнюсе Чюрлёнис не находил признания. Поэтому было принято решение отправиться в Петербург, где его творчество поняли и оценили по достоинству. Маковский отобрал для выставки шесть картин Чюрлёниса: «Его творчество — музыка в той же степени, как живопись».

В 1906 году в Санкт-Петербурге была устроена выставка Варшавской художественной школы, где работы Чюрлёниса получили признание. «Он пантеист чистой воды. Всё своё творчество он отдал стихии обожествлённой природы», – писала газета Санкт-Петербургские ведомости.

В начале ХХ столетия в обиходе уже было понятие «цветной слух». Композитор Александр Скрябин в партитуру своей симфонической поэмы «Прометей» включил партию световой клавиатуры. Но если вопросы светомузыки Скрябин решал как композитор, то Чюрлёнис как живописец. При этом знакомы они не были.

Осенью 1908 года в Петербурге прошла выставка «Салон», где участвовал и Чюрлёнис. Он вошёл в круг художников, позднее создавших объединение «Мир искусства». В январе и феврале следующего года на выставке этого объединения были выставлены 125 картин Чюрлёниса.
Первый публичный и подчёркнуто положительный отзыв был о его работе «Покой».

Его принимают и признают такие художники, как Маковский, Добужинский, Бенуа, Бакст, Рерих, Лансере. Бенуа признавался, что если бы он был богат, то заказал Чюрленису гигантские фрески.

«Умение заглянуть в бесконечность пространства и в глубь веков делали Чюрлёниса художником чрезвычайно широким и глубоким, далеко шагнувшим за узкий круг национального искусства», — писал М.В.Добужинский.

Для окружающих Чюрлёнис был чужой, странный, непонятный, необыкновенный, чужак. В своём дневнике он писал: «Я слишком легко раним, слишком близко всё принимаю к сердцу, чужих людей не люблю и боюсь их, жить среди них не умею. Деньги меня не привлекают, ожидает меня нужда, сомневаюсь в своём призвании и таланте и ничего не достигну».

Всегда желательно, чтобы рядом с одарённым художником был человек, который помогал бы ему не оторваться от земли, уйти окончательно в мир зазеркалья своих фантастических образов.

Большинство питерских живописцев отнеслись к творчеству литовского художника осторожно. Максимилиан Волошин назвал Чюрлёниса дилетантом и добавил, что Бог не любит дилетантов.

Николай Рерих вспоминал: «Он принёс новое одухотворённое истинное творчество. Разве этого не достаточно, чтобы дикари, поносители и умалители не возмутились. В их запылённый обиход пытается войти нечто новое – разве не нужно принять самые зверские меры к ограждению их условного благополучия? Такого самородка следовало поддержать всеми силами. А между тем происходило как раз обратное».

В Санкт-Петербурге Чюрлёнис жил в 1908-1909 годах на Екатерингофском проспекте (ныне проспект Римского-Корсакова), 65. Сейчас там мемориальная доска.

В Петербурге Чюрлёнису было одиноко, не хватало денег на краски и на еду. В условиях нищеты, за пару лет он создаёт большую часть своих картин. Но его работы не выставлялись. Он испытывал глубокое разочарование от ежедневных встреч со своими единомышленниками. Подниматься на более высокий культурный уровень они не хотели, да и просто были не в состоянии.

На самом известном портрете Чюрлёнис выглядит много старше своих лет (неполных 34 года), Портрет сделан после бессонной ночи, проведённой им во время подготовки к выставке литовского искусства весной 1908 года.

Близкий друг Влодзимеж Моравский говорил: «Все мы чувствовали, что среди нас находится необыкновенный человек, отмеченный не только выдающимся интеллектом, но и огромной моральной силой».

«Когда Чюрлёнис был с нами, все мы были лучше. Рядом с ним не могло быть ни плохого человека, ни злых чувств. Он разливал вокруг себя какой-то свет», — вспоминала супруга английского консула в Варшаве Галина Вельман.

Чюрлёнис был живой, добрый, сердечный и открытый человек, любивший делиться своими впечатлениями. В общении с людьми вёл себя скромно и не старался выделиться. Обладал даже некоторыми гипнотическими способностями. Однако вскоре прекратил свои эксперименты, поняв, что они нередко огорчают людей.

Единственное, что могло его вывести из себя, — это обращённая к нему просьба «объяснить» содержание той или иной его картины. Он негодовал: «…почему они не смотрят. Почему не напрягают свою душу! Ведь каждый по-иному подходит и иначе воспринимает произведения искусства».

Неделями Чюрлёнис не выходил из своей комнатушки, работал сутками, не доедал. Когда к нему приехала беременная жена, то едва узнала мужа. Зося поняла, что Констант болен и обратилась за помощью к психиатрам. Бехтерев осмотрел Чюрлёниса, но в диагнозе был осторожен: между безумием и гениальностью очень тонкая грань. Посоветовал вернуться на родину в Литву.



С уважением, Николай Кофырин – Новая Русская Литература