Скованные одним кратером
Наш восьмиместный внедорожник шестой час несся сквозь клубы пыли, поднимаемые встречными машинами. Колеса подпрыгивали на кочках и рытвинах грунтовой дороги, ведущей из парка Серенгети к кратеру Нгоронгоро. Жители Танзании такие «шоссе» прозвали масаи-роад в честь одноименного племени, мужчины которого прыгали в высоту в борьбе за внимание женщин. Леви, водитель и по совместительству гид, не знал адреса лоджа, где нам предстояло ночевать. Поэтому он гнал машину, чтобы засветло приехать в одну из деревень около Нгоро и попросить помощи у местных жителей. Оказаться ночью на узкой дороге, змеящейся по стенам потухшего вулкана, – удовольствие сомнительное. Еще утром Леви рассказывал, как опасно покидать машину даже по малой нужде. В светлое время суток пешехода под каждым кустом подстерегает змея или кто похуже. А ночь - это время диких животных, когда турист превращается в маленькую беспомощную еду. На меня, с детства боящегося лая даже карликовых собак, такие рассказы действовали как на приближающегося к самолету аэрофоба: я судорожно начинал искать в карманах флягу с коньяком. Оставалось надеяться, что африканское сафари поможет преодолеть страх перед животными.
Миновав выжженную солнцем долину, мы поднялись в леса влажной саванны. Дорога становилась менее пыльной, но более ухабистой. Старенький Ленд Круйзер то и дело натыкался на торчащие из тумана шеи жирафов, тянущиеся к верхушкам акаций. Вскоре водитель потерял дорогу. Выбравшись из очередных зарослей, мы едва не наехали на стаю бабуинов, растянувшихся по дороге на сотню метров. Крупные самцы переругивались, задирали других обезьян и никак не реагировали на машину, наступающую им на пятки.
Налёт романтического флёра стал слетать с дикой природы, сафари переставало казаться беззаботным путешествием.
Через несколько минут в тумане показался красный силуэт. Подъехав, я увидел рослого белозубого красавца, одетого только в накидку, закрепленную узлом на плече. В отвисших мочках ушей болтались тяжёлые серьги. На мое приветствие «джамбо» он махнул рукой и заговорил с водителем. Масай Лекоко знал, где находится наш кэмп, и согласился показать дорогу. Попутчик оказался жизнерадостным весельчаком. Он всучил мне копье и развалился на заднем сиденье. Над сандалиями, сделанными из автомобильных покрышек, красовались ряды шрамов. Перехватив мой взгляд, он рассказал, что раньше пас коров в парке Масаи-Мара в Кении. С раннего детства старшие братья учили его отбивать телят у нападающих хищников. Без этого умения ни один мальчик не мог пройти обряд инициации и стать мужчиной. Я разглядывал пастуха и думал: если обычные шрамы считаются украшением мужчины, то порезы с такой историей определённо тянут на ювелирную работу от Картье.
Прояснилось. Через несколько минут спуска Лекоко увидел свисающую с ветки дерева фигуру. Он рассказал, что 4 дня назад леопард задрал зебру, но не поднял наверх как обычно, а устроился обедать на нижних ветках. За что и поплатился. Добычу учуяла львица и пришла отобрать еду. Была драка. Больше леопарды не приходили в эту часть леса, побаивались. «Сейчас, - заметил Лекоко, - на дереве та самая самка. Прайды обычно не покидают территорию в несколько километров и не пускают на свою территорию другие семьи». Львица медленно повернула голову в сторону машины и зевнула. С минуту мы пристально разглядывали друг друга, после чего царица зверей отвернулась и продолжила спать. «Машины хищникам неинтересны, - сказал новый собеседник, - к ним относятся как к деревьям, на которые можно забраться, чтобы лучше рассмотреть окрестности». Я же решил, что к выбору места обеда на природе надо будет отнестись внимательнее.
Через 10 минут показались заросли кофейных и банановых деревьев, остроносые крыши деревни, а за ними наш кэмп, Львиный прайд наверняка считал его своей территорией.
После ужина управляющий кэмпом Кинанду принес к костру ведерко бананового пива, сваренного в г.Аруша его теткой. Втроем с Леви мы сидели в закатном сумраке и вслушивались в доносящиеся из-за обеденного шатра звериные голоса .В каждом шорохе травы мне мерещились крадущиеся львы или гиены, а управляющий, часто прикладываясь к ведерку, успокаивал, что это всего лишь антилопы или обезьяны. «Какая разница, - думал я, - кто именно издавал эти звуки: костер горел в гигантском зоопарке с открытыми клетками. Причем звери не ждали, когда им принесут обед, а любили и умели охотиться». Кинанду рассказал, что приехал работать в этот отель пять лет назад. Во время первого же завтрака он увидел льва, прогуливающегося вдоль кухни. Тем же утром Кинанду решил, что такая работа не для него и пора собирать вещи. Но машину в город ждали только через неделю. Пришлось задержаться. «Сейчас, - обыденно сообщил управляющий, - окна в палатке на ночь я оставляю незапертыми. Дверь, чтобы не хлопала, держу открытой: щеколду все не успеваю починить». Тут мне срочно понадобилось проверить окна и двери своего дома. Я попросил Кинанду остаться, до тех пор, пока не вернусь и не сообщу, что все засовы запираются.
Проснулся я в три ночи. За стенкой бунгало что-то хрюкало, чавкало и раскачивало кусты. Через полчаса переживаний я решил, что лучше не провоцировать природу шатанием по палатке, а постараться уснуть. Утром в душе не оказалось воды. Управляющий объяснил, что ночью приходил слон. Он обглодал деревья, почувствовал жажду и вырвал из земли водопроводные трубы. Охранники-масаи пытались прогнать зверя. Они хлестали его складчатые бока хлипкими тросточками-копьями и подолгу светили фонарями в глаза. Слон отворачивался и продолжал есть ветки. Кэмп он считал своей территорией и сдаваться не собирался. Масаям запрещено применять силу к диким животным, и они были вынуждены отступить, но на следующую ночь решили позвать рейнджера с ружьём. Утром ночное приключение казалось не таким страшным. Я пожалел, что все проспал и напросился вечером участвовать в охоте на слона.
Позавтракали ещё до рассвета. Во рту ощущался вкус жареных бананов и манго. Сердце учащенно билось то ли от крепкого кофе, то ли от переживаний за ночное происшествие. Лави завел мотор, хлопнул меня по плечу и сказал, что пора ехать в кратер - место с самой высокой плотностью хищников в Африке.
Свет фар выхватывал глаза лесных птиц, сидящих на нижних ветках деревьев. Леса сменились маисовыми полями, те - снова лесами. Через час машина уперлась в разлом на вершине кратера. Внизу расстилалась чашеобразная долина. В ее центре, в окружении ярко-зеленой травы, разлилось озеро. Проплывающие тени облаков накрывали редкие клочки лесов. Мы взяли бинокли, но расстояние не позволяло различить животных, разбросанных горохом по солнечной равнине.
Кратер Нгоронгоро можно сравнить с зоопарком площадью как полтора города Сочи. Внутри 600 метровых стен сформировалась особенная экосистема, в которой живёт около 25 тысяч животных. Многие парнокопытные проходят через эту долину во время миграции. Некоторые останавливаются в январе-феврале, чтобы родить и выпустить детенышей сразу на новую траву.
Пора было спускаться. Дорога круто взяла вниз, и через 20 минут колеса джипа уперлись в плоское дно кратера. Я поднял крышу, поглубже натянул панаму и стал всматриваться в кусты. Говорят, аппетит на животных просыпается во время сафари. Сначала ты мечтаешь увидеть любого дикого зверя. Потом думаешь: «Одного жирафа мало, хочу стадо». Когда от десятков парнокопытных начинает рябить в глазах, ищешь хищников, желательно на охоте или во время драки. Через несколько дней становится скучно сидеть в кабине машины, хочется потрогать, почувствовать дыхание. Стремясь преодолеть страх перед животными, хотелось быстрее пройти все стадии. Сидя на переднем сиденье, я жадно расспрашивал гида о знаках, указывающих на места обитания львов и леопардов. Водитель рассказывал про лепешки на дорогах, падальщиков на деревьях, про зоны обитания хищников, - и мне не терпелось увидеть дикую кошку первым.
Прошло полчаса после спуска: рация молчала, тишину нарушали лишь помехи. Машины с туристами разъехались по разным сторонам долины. Временами молчание в эфире нарушалось отдельными фразами. Из знакомых слов различил симба - лев, тембо – слон, чита - гепард.
Первыми встреченными животными оказались импалы. В невысокой траве, в окружении трех десятков самок, стоял красавец-самец с могучей шеей и ветвистыми рогами. Водитель махнул рукой вправо от машины. «Посмотри, - указал он на стадо поменьше, - а там только самцы. Они вынуждены всю жизнь пастись отдельно от самок, оставаясь в тени самого брутального «мужчины». Кто побеждает чемпиона, забирает всех безвольных «женщин».
Мы пересекли неглубокий ручей и выбрались на другое поле. То, что сверху было похоже на пеструю россыпь гороха, оказалось сотнями зебр, пасущихся на зеленой траве. Впереди ехала машина с французами. Бортов у их внедорожника не было, зато к крыше был прикручен огромный телеобъектив. Группа из четырех животных позировала посреди дороги. Когда джип почти наехал на «моделей», звери отбежали на сотню метров, поменялись друг с другом местами и снова замерли на пути внедорожника. Лэнд Круйзер приблизился во второй раз. Зебры отошли подальше, но дорогу не покинули. Так повторялось до тех пор, пока поле не кончилось. Водитель ухмыльнулся и цинично прокомментировал: «Благодаря своей глупости полосатые родственники лошадей стали любимым блюдом хищников. Одной толстой туши прайду львов хватает на пару дней. Зебру настолько легко поймать, что на них даже детёныши хищников тренируются». В подтверждение слов гида машина проехала, едва не задев колесом слегка надкусанную и брошенную полосатую тушу.
Выехав из стада, машина оказалась в густых зарослях травы и направилась в сторону озера Магади. На фоне ярко-зеленого подтопленного луга, усеянного бликами солнечных зайчиков, выделялись три темных силуэта. Два взрослых слона по очереди вырвали по кочке травы, подержали его на кончике хобота, как на ладони, и опустили обратно. Так повторилось несколько раз, пока слоненок, стоявший между ними, не понял, как правильно есть твердую пищу. Пил детеныш тоже неумело: вода из хобота выливалась обратно. Взрослые же для надежности засовывали в рот половину хобота. Проезжая тем же вечером мимо озера, я видел слонов, стекающихся группами со всех сторон к воде. У водопоя они напоминали людей в очереди за дефицитным товаром. Взрослые особи отпихивали друг друга, толкались хоботами, цеплялись хвостами. Детеныши, рискуя быть сбитыми толпой, жались к толстым ногам взрослых.
Рядом со слонами бездвижно лежали бегемоты. С их мокрых спин белые цапли осматривали окрестности. Гид сказал, что, несмотря на кажущуюся пассивность, бегемоты быстры и агрессивны, они часто дерутся друг с другом до смерти. От ног этих животных гибнет больше людей, чем от нападений львов и леопардов. «Знай, - предостерег Лави,-убегать от бегемотов надо по камням: у них лапы мягкие, разъезжаются».
Пообедать решили у озера. Лави сделал крюк вокруг пастбища бегемотов и остановил машину под раскидистой акацией. Обзор хороший, животных рядом нет, можно спокойно перекусить. Отодвинув обожженный солнцем череп буйвола, я выложил на широкий камень сэндвичи и термос с чаем. Раздумывая, открывать ли в 40 градусную жару банановое пиво, я услышал тяжелые хлопки крыльев. В паре метров от акации на посадку заходила отвратительного вида птица с клювом, похожим на ледоруб. Трехметровые крылья могли накрыть собой обед, буйволиный череп и половину Ленд Круйзера. Лави указал на «птеродактиля» и заверил меня, что марабу не опасен. «При необходимости, - рассуждал гид, запивая чаем большой кусок сэндвича, - он перегрызает крупные человеческие кости. Но нам переживать не стоит. Эта птица сама не убивает, а оставляет грязную работу хищникам». Марабу в это время сгорбленно и неуклюже ходил по берегу, косился на подстилку с моим обедом. Я же косился на запекшуюся на его макушке кровь. Лави, заметив мою неуверенность, предложил покормить птицу. Я послушно кинул в неё горбушку. Марабу отлетел и подобрал что-то с земли. Из длинного клюва раздался хруст. Через объектив фотоаппарата я рассмотрел череп небольшой птицы. Чтобы не провоцировать птицу ни сэндвичами, ни собственными костями, было решено собраться и закончить обед в дороге. Доедая в машине бутерброды, я и радовался, что машина без откидных стен, как у французов, и никто неожиданно не нагрянет, и корил себя за малодушие, с трудом представляя, как вечером буду участвовать в охоте на слона.
Отъехав от озера, Лави повернул машину к лесистой части кратера. «Под теми деревьями, - махнул он в сторону опушки и выдал мне бинокль, - живет группа львов. Год назад у нескольких самок родились дети. Теперь самую большую в долине семью боятся все. В этом прайде даже самцы охотятся, хотя обычно ленивые мужчины дерутся только за территорию. Но расплодившейся семье требуется много еды. Зебр и антилоп уже не хватает, приходится убивать крупных буйволов. А такое под силу только тяжелым и сильным самцам».
Не доезжая опушки, мы съехали на обочину. Лави указал на куст, стоящий на выжженной солнцем лужайке в паре метров от машины. Под ним, выпихивая друг друга из чахлой тени, спасались от палящего солнца три безгривых льва. Я спросил у гида: «По какому поводу собрался девичник, если у рощи их ждут дети?». Лави ткнул пальцем себе в руку и спросил: «Видишь точки на лапах и спине? По ним можно отличить молодых львов от взрослых самок. У тех и у других нет гривы. Двое из трех под кустом - это маленькие самцы». Я открыл дверь, опустил одну ногу на землю и стал «прицеливаться» в видоискатель фотоаппарата. В это время из-за багажника машины вышла четвертая фигура. В красных от крови зубах она несла заднюю ногу крупной антилопы. Наши глаза находились на одном уровне. С трудом я заставил себя не захлопнуть дверь, а поднять фотоаппарат и навести на окровавленную морду. С минуту мы с львицей рассматривали друг друга. Потом она со скучающим видом оглянулась на куст, убедилась, что места в тени заняты и побрела к раскидистому дереву. Остальные хищники ни на меня, ни на добычу не обратили внимания. Гид объяснил, что львы могут не есть неделю, и, если они лежат, значит, не голодны, а ждут, когда жертва пройдет мимо. Солнце приближалось к зениту, тень от куста становилась короче, львы вываливались из прохлады и по одному переходили под густую крону дерева. «Стремительное начало, - думал я, стараясь унять дрожь во всем теле. Так вот какая она, последняя стадия сафари, когда слышишь запах крови из пасти зверя Чего же ожидать от следующей встречи?
Пора было возвращаться.Вечером управляющий сказал, что весь день ни в кэмпе, ни в соседней деревне слон не показывался. Возвращаясь с кофейных плантаций, крестьяне окружили двухметровый резервуар с водой и, кряхтя от натуги, стащили с него крышку. Так они поступали ежедневно, чтобы слон, приходящий, как и жители, к баку мог спокойно утолить жажду. Напившись, животное хоботом выплескивало воду на пыльную красноватую землю и каталось в образовавшейся жиже, втирая в спину «крем», защищающий от укусов насекомых. От такого зрелища деревенские собаки, подвывая, разбегались по сторонам. Действие крестьян напоминало ритуал поклонения свирепому Богу. Если бак забывали открыть, то слон, гонимый жаждой и кусаемый мошкарой, превращался в Шиву-разрушителя и отправлялся за «требами» в хлипкие мазанки с соломенными крышами. К счастью, нанесенный стенам ущерб умелые женские руки ликвидировали за пару солнечных дней: достаточно было принести воды, накопать земли и собрать навоза.
Перед ужином ко мне зашел управляющий. «Пошли в буш, - взволнованно сказал Кинанду, - слон пришел». Оказалось, что крестьяне, опасаясь, что напуганное рейнджером животное побежит сквозь деревню, заранее разожгли около бака костер. Пришедший пораньше зверь разозлился, обошел деревню с другой стороны и растоптал часть окружавшего ее забора. Когда мы вышли к полю, мощная трёхметровая фигура стояла на противоположной стороне и невозмутимо смотрела вдаль. Кожа слона от регулярных грязевых ванн приобрела пятнистый камуфляжный окрас. Я смотрел на сверкающий в лучах закатного солнца обрубок бивня и представлял твердые стены, а возможно, и податливые тела, протыкаемые этим ценным куском слоновой кости. Сегодня первый раз пожалел, что ночью от саванны меня будет отделять не каменный отель, а тонкий брезент армейской палатки.
Слон ждал, когда в кэмпе утихнут человеческие голоса, а в лагере ждали рейнджера. Охранники-масаи стояли, прислонившись к шатру-столовой. От нечего делать они ковыряли копьями землю. Скучающее выражение лиц говорило, что потомственным воинам больше по душе ночное прочесывание буша, полного львов и леопардов, чем развод подвыпивших туристов по бунгало. Вскоре в ворота вошел повар и сообщил, что ужин готов. Взвалив на спину корзину бананов, он, оглядевшись, прошептал мне на ухо, что у рейнджера сломалась машина и тот не приедет.
После ужина гостей развели по домам. О том, что кэмп оставался без защиты, туристы не догадывались.
В 5 утра палатку начало потряхивать. Воздух был тяжел от сладкого запаха свежего навоза. Со стороны санузла доносилось довольное похрюкивание, прерываемое звуками вырываемых с корнем кустов. Споткнувшись в темноте о медную печь и едва не опрокинув душ, я кое-как добрался до окна в ванной, включил налобный фонарь и выглянул наружу. Вид из окна закрывала изъеденная глубокими морщинами стена, в центре которой задорно дергался хвост. Слон развернулся, подбираясь к следующему кусту, вильнул толстым задом, брезентовая стена поддалась, и объем ванной комнаты сократился на треть. С крыши упало несколько сухих пальмовых ветвей. Я постучал по выпуклому брезенту. Ни на шум, ни на свет фонаря слон внимания не обращал. «Да, - пытался придать я себе уверенности, - нашелся потомственный масаи, ты еще красную простынь на себя надень и вместо копья селфи-палкой в бока чудищу потыкай, может, он щекотки боится». На всякий случай положил рядом фотоаппарат. Если слон набросится, можно будет ослепить его вспышкой.
В течение следующего получаса животное то заслоняло обзор гигантским ухом, то демонстрировало обрубок бивня. Рассвело. Наевшись, слон лениво обошел хижину и встал у крыльца, собираясь удалиться в буш. Я вышел на террасу и уперся в мощную слоновью спину. Внезапно со стороны палатки-столовой послышался взволнованный разговор на суахили. Я обогнул слона, коснувшись его шершавого бока, и пошел на голоса. Тропа, которая еще вчера была полностью защищена густой кроной кустов, сегодня оказалась открытой палящему африканскому солнцу. Задний двор за ночь был тщательно прополот, а земля обильно удобрена. Поодаль, укутавшись от холода в красные клетчатые накидки, жались друг к другу трое масаев. В ушах у них подергивались длинные пестрые серьги из бисера. Увидев меня, вышедшего из дома, они, кивая на животное, кричали, что дикий слон опасен и надо быстрее возвращаться в палатку.
В соседнем бунгало скрипнули половицы, донесся звук льющейся из крана воды.
Животное развернулось и с торчащей изо рта охапкой травы тяжелой поступью ушло в буш. Оставшаяся на месте слона инсталляция из переваренных листьев символизировала отношение представителя дикой природы к охранникам, рейнджеру и ко всей туриндустрии, осваивающей его родной кратер Нгоронгоро.
Когда спина слона окончательно скрылась из глаз, пара масаев, перекинув копья через плечо, отправилась на утренний обход кэмпа. Лагерь готовился к завтраку.
Я же поймал себя на мысли, что с удовольствием задержался бы здесь подольше, чтобы познакомиться с животными поближе, поработать гидом или управляющим в таком кэмпе
Миновав выжженную солнцем долину, мы поднялись в леса влажной саванны. Дорога становилась менее пыльной, но более ухабистой. Старенький Ленд Круйзер то и дело натыкался на торчащие из тумана шеи жирафов, тянущиеся к верхушкам акаций. Вскоре водитель потерял дорогу. Выбравшись из очередных зарослей, мы едва не наехали на стаю бабуинов, растянувшихся по дороге на сотню метров. Крупные самцы переругивались, задирали других обезьян и никак не реагировали на машину, наступающую им на пятки.
Налёт романтического флёра стал слетать с дикой природы, сафари переставало казаться беззаботным путешествием.
Через несколько минут в тумане показался красный силуэт. Подъехав, я увидел рослого белозубого красавца, одетого только в накидку, закрепленную узлом на плече. В отвисших мочках ушей болтались тяжёлые серьги. На мое приветствие «джамбо» он махнул рукой и заговорил с водителем. Масай Лекоко знал, где находится наш кэмп, и согласился показать дорогу. Попутчик оказался жизнерадостным весельчаком. Он всучил мне копье и развалился на заднем сиденье. Над сандалиями, сделанными из автомобильных покрышек, красовались ряды шрамов. Перехватив мой взгляд, он рассказал, что раньше пас коров в парке Масаи-Мара в Кении. С раннего детства старшие братья учили его отбивать телят у нападающих хищников. Без этого умения ни один мальчик не мог пройти обряд инициации и стать мужчиной. Я разглядывал пастуха и думал: если обычные шрамы считаются украшением мужчины, то порезы с такой историей определённо тянут на ювелирную работу от Картье.
Прояснилось. Через несколько минут спуска Лекоко увидел свисающую с ветки дерева фигуру. Он рассказал, что 4 дня назад леопард задрал зебру, но не поднял наверх как обычно, а устроился обедать на нижних ветках. За что и поплатился. Добычу учуяла львица и пришла отобрать еду. Была драка. Больше леопарды не приходили в эту часть леса, побаивались. «Сейчас, - заметил Лекоко, - на дереве та самая самка. Прайды обычно не покидают территорию в несколько километров и не пускают на свою территорию другие семьи». Львица медленно повернула голову в сторону машины и зевнула. С минуту мы пристально разглядывали друг друга, после чего царица зверей отвернулась и продолжила спать. «Машины хищникам неинтересны, - сказал новый собеседник, - к ним относятся как к деревьям, на которые можно забраться, чтобы лучше рассмотреть окрестности». Я же решил, что к выбору места обеда на природе надо будет отнестись внимательнее.
Через 10 минут показались заросли кофейных и банановых деревьев, остроносые крыши деревни, а за ними наш кэмп, Львиный прайд наверняка считал его своей территорией.
После ужина управляющий кэмпом Кинанду принес к костру ведерко бананового пива, сваренного в г.Аруша его теткой. Втроем с Леви мы сидели в закатном сумраке и вслушивались в доносящиеся из-за обеденного шатра звериные голоса .В каждом шорохе травы мне мерещились крадущиеся львы или гиены, а управляющий, часто прикладываясь к ведерку, успокаивал, что это всего лишь антилопы или обезьяны. «Какая разница, - думал я, - кто именно издавал эти звуки: костер горел в гигантском зоопарке с открытыми клетками. Причем звери не ждали, когда им принесут обед, а любили и умели охотиться». Кинанду рассказал, что приехал работать в этот отель пять лет назад. Во время первого же завтрака он увидел льва, прогуливающегося вдоль кухни. Тем же утром Кинанду решил, что такая работа не для него и пора собирать вещи. Но машину в город ждали только через неделю. Пришлось задержаться. «Сейчас, - обыденно сообщил управляющий, - окна в палатке на ночь я оставляю незапертыми. Дверь, чтобы не хлопала, держу открытой: щеколду все не успеваю починить». Тут мне срочно понадобилось проверить окна и двери своего дома. Я попросил Кинанду остаться, до тех пор, пока не вернусь и не сообщу, что все засовы запираются.
Проснулся я в три ночи. За стенкой бунгало что-то хрюкало, чавкало и раскачивало кусты. Через полчаса переживаний я решил, что лучше не провоцировать природу шатанием по палатке, а постараться уснуть. Утром в душе не оказалось воды. Управляющий объяснил, что ночью приходил слон. Он обглодал деревья, почувствовал жажду и вырвал из земли водопроводные трубы. Охранники-масаи пытались прогнать зверя. Они хлестали его складчатые бока хлипкими тросточками-копьями и подолгу светили фонарями в глаза. Слон отворачивался и продолжал есть ветки. Кэмп он считал своей территорией и сдаваться не собирался. Масаям запрещено применять силу к диким животным, и они были вынуждены отступить, но на следующую ночь решили позвать рейнджера с ружьём. Утром ночное приключение казалось не таким страшным. Я пожалел, что все проспал и напросился вечером участвовать в охоте на слона.
Позавтракали ещё до рассвета. Во рту ощущался вкус жареных бананов и манго. Сердце учащенно билось то ли от крепкого кофе, то ли от переживаний за ночное происшествие. Лави завел мотор, хлопнул меня по плечу и сказал, что пора ехать в кратер - место с самой высокой плотностью хищников в Африке.
Свет фар выхватывал глаза лесных птиц, сидящих на нижних ветках деревьев. Леса сменились маисовыми полями, те - снова лесами. Через час машина уперлась в разлом на вершине кратера. Внизу расстилалась чашеобразная долина. В ее центре, в окружении ярко-зеленой травы, разлилось озеро. Проплывающие тени облаков накрывали редкие клочки лесов. Мы взяли бинокли, но расстояние не позволяло различить животных, разбросанных горохом по солнечной равнине.
Кратер Нгоронгоро можно сравнить с зоопарком площадью как полтора города Сочи. Внутри 600 метровых стен сформировалась особенная экосистема, в которой живёт около 25 тысяч животных. Многие парнокопытные проходят через эту долину во время миграции. Некоторые останавливаются в январе-феврале, чтобы родить и выпустить детенышей сразу на новую траву.
Пора было спускаться. Дорога круто взяла вниз, и через 20 минут колеса джипа уперлись в плоское дно кратера. Я поднял крышу, поглубже натянул панаму и стал всматриваться в кусты. Говорят, аппетит на животных просыпается во время сафари. Сначала ты мечтаешь увидеть любого дикого зверя. Потом думаешь: «Одного жирафа мало, хочу стадо». Когда от десятков парнокопытных начинает рябить в глазах, ищешь хищников, желательно на охоте или во время драки. Через несколько дней становится скучно сидеть в кабине машины, хочется потрогать, почувствовать дыхание. Стремясь преодолеть страх перед животными, хотелось быстрее пройти все стадии. Сидя на переднем сиденье, я жадно расспрашивал гида о знаках, указывающих на места обитания львов и леопардов. Водитель рассказывал про лепешки на дорогах, падальщиков на деревьях, про зоны обитания хищников, - и мне не терпелось увидеть дикую кошку первым.
Прошло полчаса после спуска: рация молчала, тишину нарушали лишь помехи. Машины с туристами разъехались по разным сторонам долины. Временами молчание в эфире нарушалось отдельными фразами. Из знакомых слов различил симба - лев, тембо – слон, чита - гепард.
Первыми встреченными животными оказались импалы. В невысокой траве, в окружении трех десятков самок, стоял красавец-самец с могучей шеей и ветвистыми рогами. Водитель махнул рукой вправо от машины. «Посмотри, - указал он на стадо поменьше, - а там только самцы. Они вынуждены всю жизнь пастись отдельно от самок, оставаясь в тени самого брутального «мужчины». Кто побеждает чемпиона, забирает всех безвольных «женщин».
Мы пересекли неглубокий ручей и выбрались на другое поле. То, что сверху было похоже на пеструю россыпь гороха, оказалось сотнями зебр, пасущихся на зеленой траве. Впереди ехала машина с французами. Бортов у их внедорожника не было, зато к крыше был прикручен огромный телеобъектив. Группа из четырех животных позировала посреди дороги. Когда джип почти наехал на «моделей», звери отбежали на сотню метров, поменялись друг с другом местами и снова замерли на пути внедорожника. Лэнд Круйзер приблизился во второй раз. Зебры отошли подальше, но дорогу не покинули. Так повторялось до тех пор, пока поле не кончилось. Водитель ухмыльнулся и цинично прокомментировал: «Благодаря своей глупости полосатые родственники лошадей стали любимым блюдом хищников. Одной толстой туши прайду львов хватает на пару дней. Зебру настолько легко поймать, что на них даже детёныши хищников тренируются». В подтверждение слов гида машина проехала, едва не задев колесом слегка надкусанную и брошенную полосатую тушу.
Выехав из стада, машина оказалась в густых зарослях травы и направилась в сторону озера Магади. На фоне ярко-зеленого подтопленного луга, усеянного бликами солнечных зайчиков, выделялись три темных силуэта. Два взрослых слона по очереди вырвали по кочке травы, подержали его на кончике хобота, как на ладони, и опустили обратно. Так повторилось несколько раз, пока слоненок, стоявший между ними, не понял, как правильно есть твердую пищу. Пил детеныш тоже неумело: вода из хобота выливалась обратно. Взрослые же для надежности засовывали в рот половину хобота. Проезжая тем же вечером мимо озера, я видел слонов, стекающихся группами со всех сторон к воде. У водопоя они напоминали людей в очереди за дефицитным товаром. Взрослые особи отпихивали друг друга, толкались хоботами, цеплялись хвостами. Детеныши, рискуя быть сбитыми толпой, жались к толстым ногам взрослых.
Рядом со слонами бездвижно лежали бегемоты. С их мокрых спин белые цапли осматривали окрестности. Гид сказал, что, несмотря на кажущуюся пассивность, бегемоты быстры и агрессивны, они часто дерутся друг с другом до смерти. От ног этих животных гибнет больше людей, чем от нападений львов и леопардов. «Знай, - предостерег Лави,-убегать от бегемотов надо по камням: у них лапы мягкие, разъезжаются».
Пообедать решили у озера. Лави сделал крюк вокруг пастбища бегемотов и остановил машину под раскидистой акацией. Обзор хороший, животных рядом нет, можно спокойно перекусить. Отодвинув обожженный солнцем череп буйвола, я выложил на широкий камень сэндвичи и термос с чаем. Раздумывая, открывать ли в 40 градусную жару банановое пиво, я услышал тяжелые хлопки крыльев. В паре метров от акации на посадку заходила отвратительного вида птица с клювом, похожим на ледоруб. Трехметровые крылья могли накрыть собой обед, буйволиный череп и половину Ленд Круйзера. Лави указал на «птеродактиля» и заверил меня, что марабу не опасен. «При необходимости, - рассуждал гид, запивая чаем большой кусок сэндвича, - он перегрызает крупные человеческие кости. Но нам переживать не стоит. Эта птица сама не убивает, а оставляет грязную работу хищникам». Марабу в это время сгорбленно и неуклюже ходил по берегу, косился на подстилку с моим обедом. Я же косился на запекшуюся на его макушке кровь. Лави, заметив мою неуверенность, предложил покормить птицу. Я послушно кинул в неё горбушку. Марабу отлетел и подобрал что-то с земли. Из длинного клюва раздался хруст. Через объектив фотоаппарата я рассмотрел череп небольшой птицы. Чтобы не провоцировать птицу ни сэндвичами, ни собственными костями, было решено собраться и закончить обед в дороге. Доедая в машине бутерброды, я и радовался, что машина без откидных стен, как у французов, и никто неожиданно не нагрянет, и корил себя за малодушие, с трудом представляя, как вечером буду участвовать в охоте на слона.
Отъехав от озера, Лави повернул машину к лесистой части кратера. «Под теми деревьями, - махнул он в сторону опушки и выдал мне бинокль, - живет группа львов. Год назад у нескольких самок родились дети. Теперь самую большую в долине семью боятся все. В этом прайде даже самцы охотятся, хотя обычно ленивые мужчины дерутся только за территорию. Но расплодившейся семье требуется много еды. Зебр и антилоп уже не хватает, приходится убивать крупных буйволов. А такое под силу только тяжелым и сильным самцам».
Не доезжая опушки, мы съехали на обочину. Лави указал на куст, стоящий на выжженной солнцем лужайке в паре метров от машины. Под ним, выпихивая друг друга из чахлой тени, спасались от палящего солнца три безгривых льва. Я спросил у гида: «По какому поводу собрался девичник, если у рощи их ждут дети?». Лави ткнул пальцем себе в руку и спросил: «Видишь точки на лапах и спине? По ним можно отличить молодых львов от взрослых самок. У тех и у других нет гривы. Двое из трех под кустом - это маленькие самцы». Я открыл дверь, опустил одну ногу на землю и стал «прицеливаться» в видоискатель фотоаппарата. В это время из-за багажника машины вышла четвертая фигура. В красных от крови зубах она несла заднюю ногу крупной антилопы. Наши глаза находились на одном уровне. С трудом я заставил себя не захлопнуть дверь, а поднять фотоаппарат и навести на окровавленную морду. С минуту мы с львицей рассматривали друг друга. Потом она со скучающим видом оглянулась на куст, убедилась, что места в тени заняты и побрела к раскидистому дереву. Остальные хищники ни на меня, ни на добычу не обратили внимания. Гид объяснил, что львы могут не есть неделю, и, если они лежат, значит, не голодны, а ждут, когда жертва пройдет мимо. Солнце приближалось к зениту, тень от куста становилась короче, львы вываливались из прохлады и по одному переходили под густую крону дерева. «Стремительное начало, - думал я, стараясь унять дрожь во всем теле. Так вот какая она, последняя стадия сафари, когда слышишь запах крови из пасти зверя Чего же ожидать от следующей встречи?
Пора было возвращаться.Вечером управляющий сказал, что весь день ни в кэмпе, ни в соседней деревне слон не показывался. Возвращаясь с кофейных плантаций, крестьяне окружили двухметровый резервуар с водой и, кряхтя от натуги, стащили с него крышку. Так они поступали ежедневно, чтобы слон, приходящий, как и жители, к баку мог спокойно утолить жажду. Напившись, животное хоботом выплескивало воду на пыльную красноватую землю и каталось в образовавшейся жиже, втирая в спину «крем», защищающий от укусов насекомых. От такого зрелища деревенские собаки, подвывая, разбегались по сторонам. Действие крестьян напоминало ритуал поклонения свирепому Богу. Если бак забывали открыть, то слон, гонимый жаждой и кусаемый мошкарой, превращался в Шиву-разрушителя и отправлялся за «требами» в хлипкие мазанки с соломенными крышами. К счастью, нанесенный стенам ущерб умелые женские руки ликвидировали за пару солнечных дней: достаточно было принести воды, накопать земли и собрать навоза.
Перед ужином ко мне зашел управляющий. «Пошли в буш, - взволнованно сказал Кинанду, - слон пришел». Оказалось, что крестьяне, опасаясь, что напуганное рейнджером животное побежит сквозь деревню, заранее разожгли около бака костер. Пришедший пораньше зверь разозлился, обошел деревню с другой стороны и растоптал часть окружавшего ее забора. Когда мы вышли к полю, мощная трёхметровая фигура стояла на противоположной стороне и невозмутимо смотрела вдаль. Кожа слона от регулярных грязевых ванн приобрела пятнистый камуфляжный окрас. Я смотрел на сверкающий в лучах закатного солнца обрубок бивня и представлял твердые стены, а возможно, и податливые тела, протыкаемые этим ценным куском слоновой кости. Сегодня первый раз пожалел, что ночью от саванны меня будет отделять не каменный отель, а тонкий брезент армейской палатки.
Слон ждал, когда в кэмпе утихнут человеческие голоса, а в лагере ждали рейнджера. Охранники-масаи стояли, прислонившись к шатру-столовой. От нечего делать они ковыряли копьями землю. Скучающее выражение лиц говорило, что потомственным воинам больше по душе ночное прочесывание буша, полного львов и леопардов, чем развод подвыпивших туристов по бунгало. Вскоре в ворота вошел повар и сообщил, что ужин готов. Взвалив на спину корзину бананов, он, оглядевшись, прошептал мне на ухо, что у рейнджера сломалась машина и тот не приедет.
После ужина гостей развели по домам. О том, что кэмп оставался без защиты, туристы не догадывались.
В 5 утра палатку начало потряхивать. Воздух был тяжел от сладкого запаха свежего навоза. Со стороны санузла доносилось довольное похрюкивание, прерываемое звуками вырываемых с корнем кустов. Споткнувшись в темноте о медную печь и едва не опрокинув душ, я кое-как добрался до окна в ванной, включил налобный фонарь и выглянул наружу. Вид из окна закрывала изъеденная глубокими морщинами стена, в центре которой задорно дергался хвост. Слон развернулся, подбираясь к следующему кусту, вильнул толстым задом, брезентовая стена поддалась, и объем ванной комнаты сократился на треть. С крыши упало несколько сухих пальмовых ветвей. Я постучал по выпуклому брезенту. Ни на шум, ни на свет фонаря слон внимания не обращал. «Да, - пытался придать я себе уверенности, - нашелся потомственный масаи, ты еще красную простынь на себя надень и вместо копья селфи-палкой в бока чудищу потыкай, может, он щекотки боится». На всякий случай положил рядом фотоаппарат. Если слон набросится, можно будет ослепить его вспышкой.
В течение следующего получаса животное то заслоняло обзор гигантским ухом, то демонстрировало обрубок бивня. Рассвело. Наевшись, слон лениво обошел хижину и встал у крыльца, собираясь удалиться в буш. Я вышел на террасу и уперся в мощную слоновью спину. Внезапно со стороны палатки-столовой послышался взволнованный разговор на суахили. Я обогнул слона, коснувшись его шершавого бока, и пошел на голоса. Тропа, которая еще вчера была полностью защищена густой кроной кустов, сегодня оказалась открытой палящему африканскому солнцу. Задний двор за ночь был тщательно прополот, а земля обильно удобрена. Поодаль, укутавшись от холода в красные клетчатые накидки, жались друг к другу трое масаев. В ушах у них подергивались длинные пестрые серьги из бисера. Увидев меня, вышедшего из дома, они, кивая на животное, кричали, что дикий слон опасен и надо быстрее возвращаться в палатку.
В соседнем бунгало скрипнули половицы, донесся звук льющейся из крана воды.
Животное развернулось и с торчащей изо рта охапкой травы тяжелой поступью ушло в буш. Оставшаяся на месте слона инсталляция из переваренных листьев символизировала отношение представителя дикой природы к охранникам, рейнджеру и ко всей туриндустрии, осваивающей его родной кратер Нгоронгоро.
Когда спина слона окончательно скрылась из глаз, пара масаев, перекинув копья через плечо, отправилась на утренний обход кэмпа. Лагерь готовился к завтраку.
Я же поймал себя на мысли, что с удовольствием задержался бы здесь подольше, чтобы познакомиться с животными поближе, поработать гидом или управляющим в таком кэмпе
Читайте также
