Тропа

В ту ночь мы легли поздно. Как-никак, первая ночь похода. Своеобразный рубеж между двумя мирами: тем, привычным, что остался теперь позади, и тем, неведомым, куда предстоит отправиться завтра. Первая ночь – она особенная. Ещё нет той усталости, что неизбежно накопится от тяжёлых дневных переходов. Ещё нет сбитых ног, мокрой обуви и влажной одежды. Это всё будет. Как будут и радостные открытия, и яркие впечатления, и эмоции через край, и ощущение настоящей свободы. И много чего ещё. Многое ждёт впереди – неизвестное и манящее. И начнётся всё уже скоро. Как только закончится эта ночь, с её тишиной, звёздным небом и разговорами у костра под разбавленный спирт. Первая ночь похода – особенная. И она стоит того, чтобы лечь поздно!

С утра я рассматривал карту и ругал себя за легкомыслие. «Картографический материал», взятый с собой, отражал картину окружающего мира весьма, приблизительно. Глядя на карту, я безуспешно пытался определить, в каком месте тропа с левого берега возвращается снова на правый. Орографически левым берегом являлся тот, на который мы вчера так и не попали, заночевав на острове, а правым, – к которому подошли от посёлка. Но такие тонкости, как переход тропы с берега на берег, не входили в компетенцию данной карты. Нет, переход в виде пунктирной линии фигурировал на этой портянке, но определить его точное положение на местности не представлялось возможным.

Я обратился к паковавшему рюкзак Юре:
- Ёрик, покажи свою карту.

Он закончил запихивать спальник, достал из клапана карту и протянул её мне. Я пробежался по ней глазами и, усмехнувшись, вернул владельцу:
- Мы наши карты в одном магазине покупали. Ладно, сориентируемся и без карт.

Посовещавшись, мы пришли к заключению, что раз тропа по левому берегу проходит не долго, то переход должен быть где-то здесь, в районе острова или чуть выше. Так что тропу найдём сразу или вскоре, как только выйдем на правый берег.



Чтоб форсировать реку пришлось снимать штаны. Переходить босиком не рискнули. На дне сплошные камни, а течение будь здоров. Да и глубина, выражаясь интеллигентно, по болотные сапоги. Ботинки мочить не хотелось. Переходили в тапках. Это наша с Артёмом бивачная обувь – домашние тапочки на резиновой подошве. Ёрик переходил в сланцах. Собственно, он и по тайге шагал в сланцах, а кроссовки лежали у него в рюкзаке.
- А мне так удобней, – говорил он в ответ на наши остроты по поводу его пляжной обуви.
- Ёрик, а зачем тебе кроссовки?
- На всякий случай.

Вот уж воистину, каждому своё. Я бы не смог босиком по тайге шастать. А он ничего, дошёл в своих сланцах почти до Байкала. Дошёл бы и до Байкала, да на подходе к нему утопил их в болоте. Но я забегаю вперёд.

Сейчас он сидел на берегу и терпеливо ждал, пока мы надевали штаны и шнуровали ботинки. Тайгер, добравшись до суши, тут же скрылся среди деревьев, и вскоре тайга огласилась его звонким лаем. Кого-то выставил и теперь звал людей. Охотничий пёс знал свою службу, только люди попались какие-то странные и не реагировали на его призывы.

А люди тем временем штурмовали горку, сгибаясь под тяжестью рюкзаков и пыхтя перегоревшим спиртом. Кто ж знал, что этот берег окажется таким высоким. Поднялись. Подлесок сразу стал реже, и вскоре мы увидали тропу. Это вселило уверенность. Сразу побежали быстрее. А чего не бежать? По тропе-то.

Через несколько километров вышли к охотничьей избе, возле которой устроили короткий привал. Достали карту. Ага, вот она эта избушка. Прикинули, сколько топать до притока, где нам предстоит уходить на северо-запад. Получалось дня полтора-два. Нормально. Хорошо идём.

Так и шли до конца дня по набитой тропе, которая лишь дважды терялась, заходя в болота, но всякий раз легко находилась, как только зыбкие влажные мхи сменялись надёжной подстилкой из прошлогодней хвои. Часто нам путь преграждали притоки, коих мы насчитали сегодня двенадцать или одиннадцать. Все бурные, шумные, но по счастью, неглубокие. Преодолевались легко. Только заставляли нас каждый раз разуваться. Нас с Артёмом. Ёрик на это беззлобно ворчал, доказывая преимущество своих тапок перед нашими, как он их называл, «говнотопами». Преимущество было сомнительным. Ноги Ёрика грызла мошка. Он мазал их «Детой», терпел и упорно не желал надевать кроссовки. Ну, раз ему так удобней.

В восьмом часу вечера тропа вновь привела нас к Улюгне. Весь день она сильно петляла: то шла вдоль реки, то поднималась в гору, уходя чуть ли не к склонам, обрамлявшим долину, отдаляясь от русла на сотни шагов. В этот раз, выйдя к реке, с высокого берега, мы увидели остров, похожий на тот, где прошла наша первая ночь, только значительно меньших размеров. А в остальном – та же крупная галька, те же кучи выбеленного топляка.



- А вот и наш отель, – радостно пропел я, глядя на это великолепие. – Второй день подряд такой фарт!

Две палатки органично вписались в пейзаж. Как и сооружённый из двух коряжин бивак, в центре которого ярко пылал костёр. Рядом шумела река, подчеркивая молчание леса, погружённого в вечернюю тишину, опустившуюся на долину. Потрескивали дрова, булькала каша, от костра поднимался прозрачный дымок и таял в прозрачном прохладном воздухе. Оранжевый диск солнца окрашивал склоны закатной пастелью, обещавшей нам завтра погожий денёк. Заканчивался второй день похода.

Пока всё шло так, как мы и рассчитывали. Тропа торная, идётся легко. И чего нас пугали? « Три недели… », – говорил тот грибник. Да по такой тропе через неделю к Байкалу выйдем!

Конечно, тогда мы не знали, что дошли в этот день до конца хорошо сохранившегося участка тропы. Той самой тропы, что тянулась когда-то к Байкалу, и от которой осталась теперь лишь пунктирная линия, уверенно обозначенная на карте. Менее чем через полкилометра тропа растворялась в болоте и на выходе из него, она уже далеко не была такой торной, а постоянно терялась, то среди мхов и высокой травы, то в буреломе и непролазном подлеске, то в непроходимом кедровом стланике.

Хорошая тропа для нас кончилась.

Дебри

Обстановка в тайге меняется часто, быстро, иногда кардинально. Ты это знаешь, но всегда веришь в хорошее. Особенно, когда идёшь по тропе. Тропа – это что-то надёжное. Это значит, что здесь проходили люди. А раз так, то и ты пройдёшь. И ты успокаиваешься, уверенный в том, что тропа никогда не кончится, а она бац! и теряется где-то в болоте. И ты стоишь, смотришь по сторонам, а вокруг всё сразу другое – чужое, враждебное. Ты начинаешь искать тропу. А душа уже не на месте. Даже если ты смелый и хладнокровный, всё равно не на месте. Тропу ты находишь, но от былой уверенности больше нет и следа. На смену ей приходит сомнение: а вдруг опять потеряется. Скорее всего, потеряется. Потом отыщется снова. Теперь, до конца пути, так и будет.

Тропа потерялась утром. Исчезла в болоте. Думали – ерунда. Пройдём болото, найдётся. Такое вчера уже было, и тропу вчера мы нашли. Нашли и сегодня. Но сегодня всё изменилось. Сама тайга изменилась. Редко теперь попадался кедр. Редко встречалась лиственница. Всё сплошь дремучие ели и пихты давили со всех сторон. Напирали. Вставали мрачной стеной, преграждали нам путь завалами из упавших деревьев. Помогала им здешняя почва, избыточно влажная. Она щедро рождала траву в человеческий рост и густые кустарники, терзавшие нашу одежду. Тропа в этих зарослях, и без того зыбкая и едва различимая, если и находилась, то лишь для того, чтобы вновь потеряться. Сущий ад идти по такой тайге без тропы. А теряли мы её регулярно. И каждый раз, потеряв, сначала ломились сквозь дебри, скорей по инерции, но быстро осознавали бесперспективность такого манёвра, останавливались и начинали искать тропу. Один при этом всегда оставался на рюкзаках, а двое других разбегались в разные стороны: первый вниз, к реке; второй наверх, к горным склонам. Почти всегда поиски завершались успехом, но обретённая в результате разведки тропа вскоре вновь растворялась в траве, буреломе или болоте. И всё начиналось заново.



Тяжёлый день закончился неприятным моментом. Это случилось под вечер. Мы уже больше часа шли вдоль реки, иногда отдаляясь от неё метров на пятьдесят-семьдесят, с намерением встать на ночлег при первой возможности. Но пока судьба нам такой возможности не давала: в лесу ни одной мало-мальски пригодной поляны, на реке – ни одного островка. А вставать-то пора. Скоро стемнеет. Шли быстро. Насколько позволяли проклятые дебри. И вот, спускаясь с очередного пригорка, Артём оступился и потянул колено. Наложили повязку и двинулись дальше. К утру колено распухло. Растяжение. Так у нас появился хромой.

На следующий день перед выходом мы с Ёриком немного его разгрузили. Забрали из рюкзака каждый по две бутылки с продуктами. Рюкзак полегчал килограммов на шесть. Забрали бы больше, но Артём заартачился:
- Вы меня ещё на руках понесите! Что я вам, инвалид какой?!

Инвалид не инвалид, но бежал он сегодня не так резво. Отставал от группы. Мы не ждали его. Шли вперёд, прокладывая дорогу. В тех местах, где Артём мог плутануть и уйти не туда, я оставлял ему знаки в виде затёсок на деревьях или стрелок из веток, указывающих направление. Ну и потом, у нас имелись рации. Их взял Артём. Две портативные радиостанции. Взял для забавы. А ведь как в воду глядел. Пригодились.

К обеду мы с Ёриком вышли к притоку, по которому предстояло уходить на северо-запад. Встали, чтоб дождаться Артёма. Развели костёр, поставили кашу.



В условное время вышли на связь:
- Мы на притоке. Как слышишь? Приём.
- Да, слышу. Упёрся в отрог. Как лучше пройти? Приём.
- Обходи справа. Потом по зарубкам. Увидишь тропу. Конец связи.

Артём пришёл через час, заметно прихрамывая.

-Ты как? – спросил я, придвигая к нему котелок с остатками каши. – Твоя порция, мы поели.
- Спасибо, – Артём взял котелок в руки. – О, гречневая…
- Так ты как? – повторил я вопрос. – Как нога?
- Ковыляю...

Он налегал на кашу, а мы с Ёриком уже собирались в дорогу. Наступал новый этап нашего путешествия. Мы прощались с Улюгной и уходили по одному из её притоков в сторону перевала. Долина притока разительно отличалась от широкой долины Улюгны, представляя собой настоящий каньон. Настолько тесно сжимали её набиравшие силу горы, оставлявшие вдоль воды только узкую полосу относительно ровной поверхности. Этакую береговую линию шириной метра три-четыре. Впритык к этой линии подступал крутой и высокий склон, поросший кедром и лиственницей, и, одуревшим от собственного изобилия, стлаником. В очередной раз тайга меняла своё обличие. Могучие ели, мохнатые пихты с их дремучими буреломами остались там, в долине Улюгны. Остались там и болота, и непролазные дебри густого подлеска, выпившие из нас свою порцию крови.

Сейчас начиналось царство светлохвойной тайги, идти по которой значительно легче, чем продираться через всё то, через что продирались мы последние полтора дня. Так нам казалось тогда. Уверенности добавляла тропа, что стелилась по берегу. Надёжная, набитая. Этот факт поднимал настроение. Мы радовались, что закончились дебри, и с оптимизмом смотрели в будущее, не зная ещё об уготованном нам сюрпризе.

Продолжение следует...