Кострома, мон амур, - хочу повторить вслед за БГ
Мне Кострома глянулась совсем иным боком — красивый уютный город, не без проблем, конечно, но у кого их нет? Может быть, еще и Борис Гребенщиков со своей стороны добавил романтического флёра своей песней. «Ох, Самара, сестра моя; Кострома, мон амур...» Да два монастыря, да площадь, да Волга и прочее, прочее.
Иду по центру славного города Кострома, знакового для первых Романовых, да и для всей России тоже. Передо мною памятник Ивану Сусанину, костромскому крестьянину, одному из героев России времен Великой смуты. Наверное, было бы глупо спрашивать у самых разных людей, кто он такой, Иван Сусанин. Кто же его не знает? Но я спросил, поскольку и сам был не уверен, что знаю достоверно. В памяти всплывали какие-то оккупанты, которых он куда-то завел, в какие-то дебри, и там они все сгинули. Сусанина потом зарубили саблями, а вороги утонули в болоте. Или заблудились в лесах и их съели волки.
Примерно такой же сумбур в голове практически у каждого, кто на прямой вопрос про Ивана Сусанина не задумываясь ответит: да знаю я! А на деле-то почти никто ничего и не знает, если не считать ученых или любителей оперного искусства. Но, кажется, я начал не с того конца эту историю, которую никто из нас не изучал ни в школе, ни даже в вузе. Начну, как получится, не претендуя на историческую достоверность, но памятуя притягательность книг чудесного писателя Валентина Пикуля.
Было ли, не было, но примем за данность, что в какие-то незапамятные времена еще не русские, но уже cлoвeны, кривичи, чудь и прочие племена позвали из северных краев к себе на царство Рюрика, полулегендарную личность. «Земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». Из уст в уста передавались легенды о трех братьях из рода Рюриков, что правили, как могли, государством. И не было бы горя в городах и весях, если б не умер однажды последний из Рюриков, не оставив потомков. И началась с той поры большая смута в на землях русских.
Кого только не побывало за десяток сумбурных лет на российском троне! Костромской боярин Борис Федорович Годунов и самозванец Гришка Отрепьев, князь Василий Иванович Шуйский и Тушинский вор, он же Лжедмитрий. Сбоку наседали поляки, жаждавшие прирезать себе солидный кусок чужой земли. Был однажды опыт коллективного правления — семибоярщина. Это когда семеро самых знатных и, надо полагать, не самых глупых людей из российской элиты взялись руководить государством.
Звали на царство даже польского королевича Владислава, с одним лишь условием — принять православие. А тот сомневался, стоит ли российский трон столь великой жертвы. Отмечу при этом, что позже, во времена Екатерины II, таких сомнений у приглашенных порулить уже не было. В смутные же времена страну просто грабили, разоряли и простой народ, и знатных людей, и не было покоя никому. В конце концов и сверху, и снизу вызрело мнение — венчать на царство Михаила Романова, со всех сторон наиболее законного претендента.
Было ему в то время всего шестнадцать лет, и был он «вьюнош» незлобливый, мягкий. Мать будущего царя власти от греха подальше постригли в монахини, отец, Федор Никитич, томился в польском плену. Какое-то время Михаил и мать его, монахиня Марфа (в свете — Ксения Ивановна, из дворян) укрывались в своем родовом селе Домнине под Костромой. И тут их вполне мог захватить в плен польско-литовский отряд оккупантов. Их было несколько, таких отрядов, целью был вероятный претендент на русский трон. И тут версии дальнейших событий несколько расходятся. По одной из них простой крепостной крестьянин (или сельский староста — по другой версии) Иван Сусанин вызвался показать ворогам, где прячется царевич и повел их в дремучие леса.
Тем временем зять его вывез из села будущего царя с матерью и помог им добраться до Ипатьевского монастыря под Костромой. Там, за крепкими крепостными стенами, они и укрылись. Поляки, открыв обман, изрубили Сусанина, а что было дальше — неизвестно. Скорее всего, по своим же следам они благополучно выбрались из чащобы и продолжили творить непотребство. Так что разговоры про гибель захватчиков в болотах скорее всего просто миф. Единственный погибший в этой истории — Иван Сусанин.
Отсюда и название оперы Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя». Любопытно, что некий высокопоставленный царский чиновник, посмотрев, так сказать, прогон оперы, предложил другое название - «Смерть за царя». Но жизнь оказалась сильнее. В советское время, понятное дело, опера никуда не пропала, но поменяла имя. После революции ее обозвали «Иваном Сусаниным», пытались даже поменять либретто. Сусанин стал председателем сельсовета, его зять — активным комсомольцем. Ну, а поляки так и остались поляками — как раз шел двадцатый год, армия Михаила Тухачевского пыталась штурмом взять Варшаву.
Но что же будущий царь, основатель Дома Романовых? Тут свой сюжет, достойный отдельного рассказа. Царя выбирали по возможности справедливо, учитывая мнения народа из разных российских земель. Провели нечто вроде современного референдума. Желательно, было объявлено, выбирать из «московских родов», поскольку чужеземцам русские интересы чужды. И вот выборные люди из пятидесяти городов единогласно назвали имя нового царя - Михаила Романова.
...Волга напротив Ипатьевского монастыря широка, где-то неподалеку она сливается с рекой Костромой. Для меня, человека, который родился и вырос в казахстанской степи, это нечто невероятное. Такая река, такая ширь, столько воды. Станешь на берегу — дух захватывает от речного простора. Катер пройдет, плеснет волной, рыбаки с удочками без улова не сидят, пляжи собирают отдыхающих. Так и тянет окунуться или хотя бы походить на мели, засучив штанины. Стены монастыря немного отступают от берега, возвышаются поодаль. В 1613 году он выглядел примерно так же, как и сегодня, только не было, понятно, асфальта и аккуратных домишек у набережной.
Была середина марта, 14-е число, весна, можно сказать. Толпы людей во главе с московским боярином Федором Шереметевым под колокольный звон, с крестами и хоругвями, двинулась из Костромы к монастырю. Напрямую пошли, через реку, благо, лед еще держал людей. В монастыре они пали на колени перед Михаилом и слезно просили его принять престол.
«Вьюнош» сомневался, а мать его откровенно боялась, памятуя горькую судьбу иных предыдущих правителей. В конце концов уговорили, и Ксения Ивановна (она же Марфа») промолвила: «На все воля божья». Вот из того монастыря с 1613 года и пошла династия Романовых. И самое главное — здесь положили конец смуте великой.
На Руси было много правителей, добрых и жестоких, мудрых и не очень. Иван Васильевич, который знаком нам как Грозный, велик государь был, и Казань брал, и Астрахань, но временами вел себя не в меру жестоко. Михаил же был добр и мягок, а после Смуты нужна была рука крепкая, скорая на расправу. Да и мудрость житейская требовалась. В общем, правили вдвоем, с отцом вместе. Двоецарствие или двоевластие — так это называли. Бывало, под документами две подписи ставили. Летописцы же находили для правления Михаила Федоровича эпитеты хвалебные, одобрительные.
Вот на такие истории навела меня встреча с памятником народному герою, а потом и экскурсия по Ипатьевскому монастырю. Может быть, изложил я эту историю кратко, в общих словах, но ведь и терпение читателя имеет предел. Я нашел для себя здесь много интересного, с помощью, конечно же, экскурсии и коротких вылазок за пределы очерченного ею маршрута.
Практически не тронут прошлой властью исторический центр Костромы. Сквер, торговые галереи, знаменитая пожарная каланча. И вот же везение — народ отмечает День города. Совсем небольшая скульптура, из наших времен, в виде бронзовой таксы с прорезью для пожертвований бедным собакам. Можно присесть на собаку и понаблюдать за тем, что творится на площади. И, кстати, самое время закусить, тем более что вот же она, сырная биржа, тоже местная фишка.
Биржа — это конечно громко сказано, на деле же это просто лавка с богатейшим выбором сыров, медовухи, сбитней. Здесь же странный товар обозначен как русское народное мыло, черная соль (тоже народная?), и редкие покупатели, в основном из числа туристов. Купили на пробу костромского, но голландского мягкого сыра. Не буду описывать вкус, иначе скажут, что не патриот. У нас мол не хуже.
Отдельный сказ про уцелевший таки памятник истории, Ипатьевский монастырь. На входе всех женщин две строгие тетки обряжают в необъятные юбки. Женщины уже привыкли и не ропщут. Косынки на головы вяжут, кресты кладут, как положено у входа. И тут как на грех мимо силится прошмыгнуть мужичок в шортах, более уместных на пляже. Ну, типа плавки эти шорты. Тетки с юбками озадачились, что с ним делать, я предложил подержать его, пока оденут в юбку. Они горестно махнули рукой: пусть идет, неразумное создание.
Сам же монастырь местами вылизан до чистоты невероятной, непривычной, а местами огорожен для реставрации, и там пыль, стройматериалы. Но если кому-то думается, что реставраторы — это седые мужики с задумчивыми взорами, то это совсем не так. Я заглянул за ограждающую ленту и увидел двух девушек в сарафанах. С мольбертами, эскизами, набросками будущих росписей. Это и есть сегодняшние реставраторы.
Вот такая история с народным героем и памятниками старины. А теперь пусть меня попинают (или попеняют) за то, что пересказал общеизвестные факты. Только пусть пеняют те, кто эти факты знал достоверно.
А на снимках — все, чем запомнилась Кострома, от звонаря Андрея до девушек-реставраторов.
Иду по центру славного города Кострома, знакового для первых Романовых, да и для всей России тоже. Передо мною памятник Ивану Сусанину, костромскому крестьянину, одному из героев России времен Великой смуты. Наверное, было бы глупо спрашивать у самых разных людей, кто он такой, Иван Сусанин. Кто же его не знает? Но я спросил, поскольку и сам был не уверен, что знаю достоверно. В памяти всплывали какие-то оккупанты, которых он куда-то завел, в какие-то дебри, и там они все сгинули. Сусанина потом зарубили саблями, а вороги утонули в болоте. Или заблудились в лесах и их съели волки.
Примерно такой же сумбур в голове практически у каждого, кто на прямой вопрос про Ивана Сусанина не задумываясь ответит: да знаю я! А на деле-то почти никто ничего и не знает, если не считать ученых или любителей оперного искусства. Но, кажется, я начал не с того конца эту историю, которую никто из нас не изучал ни в школе, ни даже в вузе. Начну, как получится, не претендуя на историческую достоверность, но памятуя притягательность книг чудесного писателя Валентина Пикуля.
Было ли, не было, но примем за данность, что в какие-то незапамятные времена еще не русские, но уже cлoвeны, кривичи, чудь и прочие племена позвали из северных краев к себе на царство Рюрика, полулегендарную личность. «Земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». Из уст в уста передавались легенды о трех братьях из рода Рюриков, что правили, как могли, государством. И не было бы горя в городах и весях, если б не умер однажды последний из Рюриков, не оставив потомков. И началась с той поры большая смута в на землях русских.
Кого только не побывало за десяток сумбурных лет на российском троне! Костромской боярин Борис Федорович Годунов и самозванец Гришка Отрепьев, князь Василий Иванович Шуйский и Тушинский вор, он же Лжедмитрий. Сбоку наседали поляки, жаждавшие прирезать себе солидный кусок чужой земли. Был однажды опыт коллективного правления — семибоярщина. Это когда семеро самых знатных и, надо полагать, не самых глупых людей из российской элиты взялись руководить государством.
Звали на царство даже польского королевича Владислава, с одним лишь условием — принять православие. А тот сомневался, стоит ли российский трон столь великой жертвы. Отмечу при этом, что позже, во времена Екатерины II, таких сомнений у приглашенных порулить уже не было. В смутные же времена страну просто грабили, разоряли и простой народ, и знатных людей, и не было покоя никому. В конце концов и сверху, и снизу вызрело мнение — венчать на царство Михаила Романова, со всех сторон наиболее законного претендента.
Было ему в то время всего шестнадцать лет, и был он «вьюнош» незлобливый, мягкий. Мать будущего царя власти от греха подальше постригли в монахини, отец, Федор Никитич, томился в польском плену. Какое-то время Михаил и мать его, монахиня Марфа (в свете — Ксения Ивановна, из дворян) укрывались в своем родовом селе Домнине под Костромой. И тут их вполне мог захватить в плен польско-литовский отряд оккупантов. Их было несколько, таких отрядов, целью был вероятный претендент на русский трон. И тут версии дальнейших событий несколько расходятся. По одной из них простой крепостной крестьянин (или сельский староста — по другой версии) Иван Сусанин вызвался показать ворогам, где прячется царевич и повел их в дремучие леса.
Тем временем зять его вывез из села будущего царя с матерью и помог им добраться до Ипатьевского монастыря под Костромой. Там, за крепкими крепостными стенами, они и укрылись. Поляки, открыв обман, изрубили Сусанина, а что было дальше — неизвестно. Скорее всего, по своим же следам они благополучно выбрались из чащобы и продолжили творить непотребство. Так что разговоры про гибель захватчиков в болотах скорее всего просто миф. Единственный погибший в этой истории — Иван Сусанин.
Отсюда и название оперы Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя». Любопытно, что некий высокопоставленный царский чиновник, посмотрев, так сказать, прогон оперы, предложил другое название - «Смерть за царя». Но жизнь оказалась сильнее. В советское время, понятное дело, опера никуда не пропала, но поменяла имя. После революции ее обозвали «Иваном Сусаниным», пытались даже поменять либретто. Сусанин стал председателем сельсовета, его зять — активным комсомольцем. Ну, а поляки так и остались поляками — как раз шел двадцатый год, армия Михаила Тухачевского пыталась штурмом взять Варшаву.
Но что же будущий царь, основатель Дома Романовых? Тут свой сюжет, достойный отдельного рассказа. Царя выбирали по возможности справедливо, учитывая мнения народа из разных российских земель. Провели нечто вроде современного референдума. Желательно, было объявлено, выбирать из «московских родов», поскольку чужеземцам русские интересы чужды. И вот выборные люди из пятидесяти городов единогласно назвали имя нового царя - Михаила Романова.
...Волга напротив Ипатьевского монастыря широка, где-то неподалеку она сливается с рекой Костромой. Для меня, человека, который родился и вырос в казахстанской степи, это нечто невероятное. Такая река, такая ширь, столько воды. Станешь на берегу — дух захватывает от речного простора. Катер пройдет, плеснет волной, рыбаки с удочками без улова не сидят, пляжи собирают отдыхающих. Так и тянет окунуться или хотя бы походить на мели, засучив штанины. Стены монастыря немного отступают от берега, возвышаются поодаль. В 1613 году он выглядел примерно так же, как и сегодня, только не было, понятно, асфальта и аккуратных домишек у набережной.
Была середина марта, 14-е число, весна, можно сказать. Толпы людей во главе с московским боярином Федором Шереметевым под колокольный звон, с крестами и хоругвями, двинулась из Костромы к монастырю. Напрямую пошли, через реку, благо, лед еще держал людей. В монастыре они пали на колени перед Михаилом и слезно просили его принять престол.
«Вьюнош» сомневался, а мать его откровенно боялась, памятуя горькую судьбу иных предыдущих правителей. В конце концов уговорили, и Ксения Ивановна (она же Марфа») промолвила: «На все воля божья». Вот из того монастыря с 1613 года и пошла династия Романовых. И самое главное — здесь положили конец смуте великой.
На Руси было много правителей, добрых и жестоких, мудрых и не очень. Иван Васильевич, который знаком нам как Грозный, велик государь был, и Казань брал, и Астрахань, но временами вел себя не в меру жестоко. Михаил же был добр и мягок, а после Смуты нужна была рука крепкая, скорая на расправу. Да и мудрость житейская требовалась. В общем, правили вдвоем, с отцом вместе. Двоецарствие или двоевластие — так это называли. Бывало, под документами две подписи ставили. Летописцы же находили для правления Михаила Федоровича эпитеты хвалебные, одобрительные.
Вот на такие истории навела меня встреча с памятником народному герою, а потом и экскурсия по Ипатьевскому монастырю. Может быть, изложил я эту историю кратко, в общих словах, но ведь и терпение читателя имеет предел. Я нашел для себя здесь много интересного, с помощью, конечно же, экскурсии и коротких вылазок за пределы очерченного ею маршрута.
Практически не тронут прошлой властью исторический центр Костромы. Сквер, торговые галереи, знаменитая пожарная каланча. И вот же везение — народ отмечает День города. Совсем небольшая скульптура, из наших времен, в виде бронзовой таксы с прорезью для пожертвований бедным собакам. Можно присесть на собаку и понаблюдать за тем, что творится на площади. И, кстати, самое время закусить, тем более что вот же она, сырная биржа, тоже местная фишка.
Биржа — это конечно громко сказано, на деле же это просто лавка с богатейшим выбором сыров, медовухи, сбитней. Здесь же странный товар обозначен как русское народное мыло, черная соль (тоже народная?), и редкие покупатели, в основном из числа туристов. Купили на пробу костромского, но голландского мягкого сыра. Не буду описывать вкус, иначе скажут, что не патриот. У нас мол не хуже.
Отдельный сказ про уцелевший таки памятник истории, Ипатьевский монастырь. На входе всех женщин две строгие тетки обряжают в необъятные юбки. Женщины уже привыкли и не ропщут. Косынки на головы вяжут, кресты кладут, как положено у входа. И тут как на грех мимо силится прошмыгнуть мужичок в шортах, более уместных на пляже. Ну, типа плавки эти шорты. Тетки с юбками озадачились, что с ним делать, я предложил подержать его, пока оденут в юбку. Они горестно махнули рукой: пусть идет, неразумное создание.
Сам же монастырь местами вылизан до чистоты невероятной, непривычной, а местами огорожен для реставрации, и там пыль, стройматериалы. Но если кому-то думается, что реставраторы — это седые мужики с задумчивыми взорами, то это совсем не так. Я заглянул за ограждающую ленту и увидел двух девушек в сарафанах. С мольбертами, эскизами, набросками будущих росписей. Это и есть сегодняшние реставраторы.
Вот такая история с народным героем и памятниками старины. А теперь пусть меня попинают (или попеняют) за то, что пересказал общеизвестные факты. Только пусть пеняют те, кто эти факты знал достоверно.
А на снимках — все, чем запомнилась Кострома, от звонаря Андрея до девушек-реставраторов.
Читайте также
