Наши в Тюрьме Конца Света
Аргентина начала прошлого века (и тем более – до того) была, по совести говоря, не самым симпатичным местом на земле: в городах – десятки тысяч голодных бесправных пролов и пара сотен Чистых Семей; в пампе вообще царит закон, данный господин Кольтом. В стране резали друг друга почем зря: у Борхеса есть пара рассказов, в которых он упоминает малосимпатичные подробности Парагвайской войны – как пленным «повязывали итальянские галстуки» (перерезали глотки и вытягивали языки) или устраивали забеги казненных (полосовали мачете по горлу и затем делали ставки – кто умирая успеет сделать больше шагов?).
Короче, при общей сугубой грубости нравов, тюрьмы там вообще были адским адом: ну, бытовала в ту пору теория, будто любая жестокость должна получить воздаяние в виде еще большей жестокости.
Это вам не Европа, здесь нравственный климат иной: гаучо в пампе тогда еще были отдельным народом (в буквальном смысле), а по части моральных императивов могли любого готтентота переготтентотить. Индейцы же вообще на своих землях (а они владели югом континента до второй половины 19 в) грабили, резали, обращали в рабов всех, кто из чужаков им попадался. И власти отвечали всей этой публике взаимностью – какие могут быть церемонии со зверьем? В общем, тюрьмы были эдакой гуманистической блажью – в них попадали лишь те, кого не успевали прикончить максимально мучительным способом.
Я на Тюрьму Конца Света напоролся случайно: шатался по Ушуайе, по главному городу аргентинского острова Огненная Земля, и изобретал себе забавы, с которыми здесь, по правде говоря, туго. Места эти зовутся Фин дель Мундо – «Конец света»: ну, в буквальном смысле, крайняя точка обитаемого мира, дальше – только пингвины и льды Антарктиды. Город Ушуайя со своими 50 тыс. населения – самый крупный населенный пункт в столь высоких широтах (или, для Южного полушария полагается говорить о широтах «низких»?). Но делать здесь решительно нечего – десять ресторанов, 20 гостишек, один супермаркет за околицей и, что несколько смягчает безысходность, пара винных магазинов. Отсюда возят поглядеть на морских львов, пингвинов и места, которыми 180 лет тому проплывал «Бигль» с Чарлзом Дарвином – не поверите, следы на воде давно изгладились, так что вам де-факто продают классический «пук динозавра».
Из достопримечательностей в самом городе – узкоколейка длиной в пару километров. И тут вдруг я, застрявший в Ушуайе на неделю, натыкаюсь на крепость, которая оказывается самой жуткой из тюрем Аргентины – где служили надсмотрщиками сущие звери, которых, случалось, увольняли за жестокость (как в анекдоте про гестапо, только тут всё всамделишное и взаправдашнее). И, шатаясь по музеефицированной тюряге, внезапно узнаю, что чуть не половина сидельцев в ней была из наших – выходцы из евр(оп)ейской части Российской империи. Из мест, что западнее черты оседлости, в общем.
Чтобы представить себе, каково в этой тюрьме сиделось, надо понимать: Ушуайя в 1902 была совсем не кусочком Швейцарии в аргентинской Антарктиде как сейчас. Не было еще фахверка и разлитого в атмосфере сладчайшего «ах, майне либер Августин!». Здесь век с гаком назад был армейский форпост для защиты от Чили и зачистки этих земель от индейцев. Местные «индихенос» - это вообще нечто: они ходили голыми круглый год, умащиваясь только жиром; при среднегодовых +2-х – это, надо отметить, есть подлинный героизм.
Бытует мнение, что дикари-фуэгины (от Терра дель Фуэго – Огненная земля) сумели как-то разогнать метаболизм и превратились в живые печки, способные хоть в снегу спать. Сомнительно, но узнать наверняка уже не судьба: они вымерли в ревущие 20-е, поскольку перевели свои организмы на крепкоалкогольное топливо. Тюрьму в Ушуайе затеяли для того, чтобы кто-нибудь эти пропащие места обживал и застраивал – добровольцев было не сыскать. Тюрьма, соответственно, должна была стать страшнее самой лютой смерти, поскольку собственно смерти здешние з/к совершенно не страшились. Казематы были пыточными, в которых практиковала изуверства охрана; да что там – бастионы этого узилища являлись эталонным воплощением самих идей тюрьмы и му̀ки.
Чтобы представить себе – каково оно тут было? – вот история нашего с вами земляка Симона Радовицкого, самого знаменитого из аргентинских зэка всех времен. Этот парнишка родился в деревеньке под Екатеринославом (будущий Днепропетровск). Бунтовал себе помаленьку еще на родине и вынужден был бежать в Буэнос-Айрес от «энласе ин Сибериа». Тут, видимо, все-таки вранье аргентинских историков: царскую Россию не идеализирую, но в 14 лет там людей не ссылали. Просто у аргентинцев довольно причудливое представление о России – антиподы все-таки. Вот, скажем, другой знаменитый узник Ушуайи – «German Boris Vladimirovich»: в ему посвященной статье историка рассказывается про молодого революционера Герма̀н Бо̀риса, выходца из семьи «аристократос русос Владимѝрович». Я Бархатную книгу Российской империи знаю плохо, но «семейство Владимировичей» в ней вряд ли есть. И в википедии на испанском этого знаменитого революционера зовут запросто – «Владимирович», а не, скажем, Борис Герман, как следовало бы https://es.wikipedia.org/wiki/Germ%C3%A1n_Boris_Wladimirovich. В общем, обычный для иностранцев «Иван Ужасный, за жестокость прозванный «Васильевичем»
Вернемся, однако, к Радовицкому. Сей господин вступил в ряды анархистов – и его боевая ячейка выглядит немножко опереточно, как по мне: Иосиф Бувиц, Мойша Шуц, Иван Мижин, Андрей Рагапелов, Максим Сагарин. Особенно «Рагапелов» - словно сценарист «Москвы на Гудзоне» фамилию придумывал, но, верно, латиносы опять все переврали. Радовицкому было 18-ть, когда он совершил самый громкий теракт в аргентинской истории: то есть, в стране всякое бывало, людей кончали разнообразно и с фантазией, но политического терроризма, когда чумазый убивает его вышбродь господина офицера, не знали – родоначальником тут наш Симон. Он в 1909 взрывает самодельной бомбой полковника Фалькона и его денщика (вроде). Бежит по улицам, останавливается, кричит «Да здравствует анархия!» и стреляет себе в грудь.
Его подбирают: в полиции, по причине посттравматического шока («ёшкин свет, да это террор, сеньорес!»), не убивают, а доставляют в больницу и лечат. Собираются казнить по приговору суда. Радовицкий на допросах молчит, но французы добывают в России его свидетельство о рождении – ан, по аргентинским законам, Симон в свои 18-ть является несовершеннолетним! На виселицу нельзя, отправляют на 25 лет в Ушуайю – это понадежнее веревки и гораздо мучительнее.
Радовицкий пытался бежать: поймали уже чилийцы, вернули обратно в тюрьму. Посажен на 2 года в одиночку с уполовиниванием тюремного рациона. Регулярный карцер. Потом – в четырехметровую камеру на двоих и каждодневно – каторжные работы: колка дров по 12 часов в день считалась счастьем и синекурой. Так Радовицкий прожил в Ушуайе 19 лет (и еще были два года в Байресе до суда): его амнистировал президент Иригойен в 1930-м. Симон уехал в Уругвай, сражался в Испании в республиканской армии, доживал в Мексике и умер – н поверите! – рабочим на фабрике игрушек. Умела матушка-история раньше биографии сочинять!
Но вернемся в Ушуайскую тюрьму. В этом милом заведении помещались 540 заключенных. В разные периоды количество «русских» менялось, но было неизменно значительным – в основном, за счет анархистов. И да: «русский» - это вполне себе «украинский-белоруский», а чаще – «еврейский»; аргентинцы нашего брата не очень различают – «к черту подробности!». Публика была, по преимуществу, непокорная-бунташная, потому на полтысячи сидельцев припасено было в подземельях несколько десятков каменных пеналов в метр квадратный. Главными инструментами истребления, однако, были голод и холод. Тут даже летом – +15 в теплый погожий денек; обычно же – ветер, сырость, дождь. Зимой – около 0: для аргентинцев это вообще марсианские условия. Здесь мало что растет, а потому кормили заключенных вяленным мясом (с червями часто, как «Броненосце Потемкине») и крупами. В общем, Радовицкий был по-кошачьи живуч, раз протянул здесь два десятка лет.
Бежать отсюда было некуда. Ближайший город – чилийский Пунта-Аренас, до которого 500 км: это и сейчас почти сутки, а тогда было – вечность, которая настигала тебя по дороге. Радовицкого, когда он бежал, спрятали в трюме корабля: он был знаменем аргентинского анархизма, живой легендой. Да и то – выследили в итоге и вернули, откуда был взят: в камеру.
Ну, вот как-то так, выходит: Тюрьма Конца Света – она тоже наша, «а по бокам-то все косточки русские».
А если не в тюрьме сидеть, то ехать в Ушуайю особенно незачем. Пингвинов и морских львов я уже упомянул, Дарвина тоже. Несколько вершин в окрестностях используют в качестве горнолыжных спусков – но это лишь по аргентинским меркам Куршавель. Еще отсюда отправляются круизы в Антарктиду – самая близкая к этому материку точка планеты; не в сезон горящую курсовочку во льды можно ухватить тысячи за 3 долларов. Здесь есть военная база, но если вы – не шпион, что вам до того? Вот, собственно, и все: как была тюрьма «местным всем», так и потеперь метафизически исчерпывает содержание Ушуайи. А закрыли казематы в 47-м: из «соображений гуманизма» - из каковых и создавали, между прочим.
А соберусь с силами – и про голых индейцев напишу: у них в языке словечко было «мамилапинатапай» - переводится, как «Взгляд между двумя людьми, в котором выражается надежда каждого на то, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не рискует совершить первым»
Короче, при общей сугубой грубости нравов, тюрьмы там вообще были адским адом: ну, бытовала в ту пору теория, будто любая жестокость должна получить воздаяние в виде еще большей жестокости.
Это вам не Европа, здесь нравственный климат иной: гаучо в пампе тогда еще были отдельным народом (в буквальном смысле), а по части моральных императивов могли любого готтентота переготтентотить. Индейцы же вообще на своих землях (а они владели югом континента до второй половины 19 в) грабили, резали, обращали в рабов всех, кто из чужаков им попадался. И власти отвечали всей этой публике взаимностью – какие могут быть церемонии со зверьем? В общем, тюрьмы были эдакой гуманистической блажью – в них попадали лишь те, кого не успевали прикончить максимально мучительным способом.
Я на Тюрьму Конца Света напоролся случайно: шатался по Ушуайе, по главному городу аргентинского острова Огненная Земля, и изобретал себе забавы, с которыми здесь, по правде говоря, туго. Места эти зовутся Фин дель Мундо – «Конец света»: ну, в буквальном смысле, крайняя точка обитаемого мира, дальше – только пингвины и льды Антарктиды. Город Ушуайя со своими 50 тыс. населения – самый крупный населенный пункт в столь высоких широтах (или, для Южного полушария полагается говорить о широтах «низких»?). Но делать здесь решительно нечего – десять ресторанов, 20 гостишек, один супермаркет за околицей и, что несколько смягчает безысходность, пара винных магазинов. Отсюда возят поглядеть на морских львов, пингвинов и места, которыми 180 лет тому проплывал «Бигль» с Чарлзом Дарвином – не поверите, следы на воде давно изгладились, так что вам де-факто продают классический «пук динозавра».
Из достопримечательностей в самом городе – узкоколейка длиной в пару километров. И тут вдруг я, застрявший в Ушуайе на неделю, натыкаюсь на крепость, которая оказывается самой жуткой из тюрем Аргентины – где служили надсмотрщиками сущие звери, которых, случалось, увольняли за жестокость (как в анекдоте про гестапо, только тут всё всамделишное и взаправдашнее). И, шатаясь по музеефицированной тюряге, внезапно узнаю, что чуть не половина сидельцев в ней была из наших – выходцы из евр(оп)ейской части Российской империи. Из мест, что западнее черты оседлости, в общем.
Чтобы представить себе, каково в этой тюрьме сиделось, надо понимать: Ушуайя в 1902 была совсем не кусочком Швейцарии в аргентинской Антарктиде как сейчас. Не было еще фахверка и разлитого в атмосфере сладчайшего «ах, майне либер Августин!». Здесь век с гаком назад был армейский форпост для защиты от Чили и зачистки этих земель от индейцев. Местные «индихенос» - это вообще нечто: они ходили голыми круглый год, умащиваясь только жиром; при среднегодовых +2-х – это, надо отметить, есть подлинный героизм.
Бытует мнение, что дикари-фуэгины (от Терра дель Фуэго – Огненная земля) сумели как-то разогнать метаболизм и превратились в живые печки, способные хоть в снегу спать. Сомнительно, но узнать наверняка уже не судьба: они вымерли в ревущие 20-е, поскольку перевели свои организмы на крепкоалкогольное топливо. Тюрьму в Ушуайе затеяли для того, чтобы кто-нибудь эти пропащие места обживал и застраивал – добровольцев было не сыскать. Тюрьма, соответственно, должна была стать страшнее самой лютой смерти, поскольку собственно смерти здешние з/к совершенно не страшились. Казематы были пыточными, в которых практиковала изуверства охрана; да что там – бастионы этого узилища являлись эталонным воплощением самих идей тюрьмы и му̀ки.
Чтобы представить себе – каково оно тут было? – вот история нашего с вами земляка Симона Радовицкого, самого знаменитого из аргентинских зэка всех времен. Этот парнишка родился в деревеньке под Екатеринославом (будущий Днепропетровск). Бунтовал себе помаленьку еще на родине и вынужден был бежать в Буэнос-Айрес от «энласе ин Сибериа». Тут, видимо, все-таки вранье аргентинских историков: царскую Россию не идеализирую, но в 14 лет там людей не ссылали. Просто у аргентинцев довольно причудливое представление о России – антиподы все-таки. Вот, скажем, другой знаменитый узник Ушуайи – «German Boris Vladimirovich»: в ему посвященной статье историка рассказывается про молодого революционера Герма̀н Бо̀риса, выходца из семьи «аристократос русос Владимѝрович». Я Бархатную книгу Российской империи знаю плохо, но «семейство Владимировичей» в ней вряд ли есть. И в википедии на испанском этого знаменитого революционера зовут запросто – «Владимирович», а не, скажем, Борис Герман, как следовало бы https://es.wikipedia.org/wiki/Germ%C3%A1n_Boris_Wladimirovich. В общем, обычный для иностранцев «Иван Ужасный, за жестокость прозванный «Васильевичем»
Вернемся, однако, к Радовицкому. Сей господин вступил в ряды анархистов – и его боевая ячейка выглядит немножко опереточно, как по мне: Иосиф Бувиц, Мойша Шуц, Иван Мижин, Андрей Рагапелов, Максим Сагарин. Особенно «Рагапелов» - словно сценарист «Москвы на Гудзоне» фамилию придумывал, но, верно, латиносы опять все переврали. Радовицкому было 18-ть, когда он совершил самый громкий теракт в аргентинской истории: то есть, в стране всякое бывало, людей кончали разнообразно и с фантазией, но политического терроризма, когда чумазый убивает его вышбродь господина офицера, не знали – родоначальником тут наш Симон. Он в 1909 взрывает самодельной бомбой полковника Фалькона и его денщика (вроде). Бежит по улицам, останавливается, кричит «Да здравствует анархия!» и стреляет себе в грудь.
Его подбирают: в полиции, по причине посттравматического шока («ёшкин свет, да это террор, сеньорес!»), не убивают, а доставляют в больницу и лечат. Собираются казнить по приговору суда. Радовицкий на допросах молчит, но французы добывают в России его свидетельство о рождении – ан, по аргентинским законам, Симон в свои 18-ть является несовершеннолетним! На виселицу нельзя, отправляют на 25 лет в Ушуайю – это понадежнее веревки и гораздо мучительнее.
Радовицкий пытался бежать: поймали уже чилийцы, вернули обратно в тюрьму. Посажен на 2 года в одиночку с уполовиниванием тюремного рациона. Регулярный карцер. Потом – в четырехметровую камеру на двоих и каждодневно – каторжные работы: колка дров по 12 часов в день считалась счастьем и синекурой. Так Радовицкий прожил в Ушуайе 19 лет (и еще были два года в Байресе до суда): его амнистировал президент Иригойен в 1930-м. Симон уехал в Уругвай, сражался в Испании в республиканской армии, доживал в Мексике и умер – н поверите! – рабочим на фабрике игрушек. Умела матушка-история раньше биографии сочинять!
Но вернемся в Ушуайскую тюрьму. В этом милом заведении помещались 540 заключенных. В разные периоды количество «русских» менялось, но было неизменно значительным – в основном, за счет анархистов. И да: «русский» - это вполне себе «украинский-белоруский», а чаще – «еврейский»; аргентинцы нашего брата не очень различают – «к черту подробности!». Публика была, по преимуществу, непокорная-бунташная, потому на полтысячи сидельцев припасено было в подземельях несколько десятков каменных пеналов в метр квадратный. Главными инструментами истребления, однако, были голод и холод. Тут даже летом – +15 в теплый погожий денек; обычно же – ветер, сырость, дождь. Зимой – около 0: для аргентинцев это вообще марсианские условия. Здесь мало что растет, а потому кормили заключенных вяленным мясом (с червями часто, как «Броненосце Потемкине») и крупами. В общем, Радовицкий был по-кошачьи живуч, раз протянул здесь два десятка лет.
Бежать отсюда было некуда. Ближайший город – чилийский Пунта-Аренас, до которого 500 км: это и сейчас почти сутки, а тогда было – вечность, которая настигала тебя по дороге. Радовицкого, когда он бежал, спрятали в трюме корабля: он был знаменем аргентинского анархизма, живой легендой. Да и то – выследили в итоге и вернули, откуда был взят: в камеру.
Ну, вот как-то так, выходит: Тюрьма Конца Света – она тоже наша, «а по бокам-то все косточки русские».
А если не в тюрьме сидеть, то ехать в Ушуайю особенно незачем. Пингвинов и морских львов я уже упомянул, Дарвина тоже. Несколько вершин в окрестностях используют в качестве горнолыжных спусков – но это лишь по аргентинским меркам Куршавель. Еще отсюда отправляются круизы в Антарктиду – самая близкая к этому материку точка планеты; не в сезон горящую курсовочку во льды можно ухватить тысячи за 3 долларов. Здесь есть военная база, но если вы – не шпион, что вам до того? Вот, собственно, и все: как была тюрьма «местным всем», так и потеперь метафизически исчерпывает содержание Ушуайи. А закрыли казематы в 47-м: из «соображений гуманизма» - из каковых и создавали, между прочим.
А соберусь с силами – и про голых индейцев напишу: у них в языке словечко было «мамилапинатапай» - переводится, как «Взгляд между двумя людьми, в котором выражается надежда каждого на то, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не рискует совершить первым»
Читайте также
Будет интересно
