Сахара Часть вторая

Первые 5 километров от Агадеса сотовые еще “пробивали” и мы дозванивались домой, чтобы попрощаться...

В первый день пейзажи глаз не радовали: мы пересекали так называемую каменистую пустыню — ни тебе дюн, ни тебе песочка, как на пляже, а лишь голое поле, усыпанное пористыми булыжниками. Время от времени попадались участки покрытые травой – это зоны пустыни, где в июле-августе прошел дождь. Дождь здесь идет даже не раз в год, а раз в несколько лет и действительно участками, так что семена могут ждать своего “часа” десятилетиями, но в назначенный момент, безжизненная земля покрывается молодыми побегами, на радость кочевникам-скотоводам.

До обеда мы так и скакали по кочкам «каменной» пустыни: под колесами — не песок и даже не земля, а укатанная корка серо-бурого цвета. Метет песчаная поземка, стелются по земле стайки перекати-поля, из динамика льются барабанно-заунывные мелодии — традиционные ритмы туарегов. В караване из трех джипов мы — в центре. За рулем первого внедорожника старший проводник Ибраим: высокий худощавый туарег за сорок в длинной рубахе из голубой бумазеи, черных шароварах. Из плотно закрученного тюрбана сверкают иссиня-черные глаза. что ни слово — то приказ. Мне от него досталось порядочно, и я бесконечно рада, что попала в другую машину, хотя впечатление такое, что шофёры пассажиров выбирают по интересам, вернее по вкусу.

Нас в машине пятеро: Пепс и Дельфина, Грег, а на переднем сидении я и наш шофёр Илли. В первый же день мы с Дельфиной решили, что у нас самый красивый шофёр и самый внимательный, и поэтому из нашей машины, которая шла второй мы никуда не пойдем. И как нас потом ни зазывал Ибраим, который вез наших “старичков”: родителей Жиля и их подругу Раймонд, поменяться с ними местами, мы остались в второй машине. Молодой красавец пель Илли — наш шофер, только вечером сообразил, что я, вообще-то, замужем. В первый же день нежно и загадочно улыбаясь, мне оказывал он всевозможные и невозможные знаки внимания: не позволяя поднимать даже ставшего пушинкой рюкзака, подкладывая в тарелку лакомые кусочки ненавистной баранины (он же не знал), и даже, как оказалось, отгоняя мух, пока я сладко посапывала в тенёчке после обеда. Подкошенный жарой и усталостью Грегори, благополучно проспал до вечера в машине и только позже обнаружил самозванца. На утро Илли улыбаться как-то перестал, а меня так и баловал до конца поездки, но как-то украдкой, трагически вздыхая, и закатывая время от времени к небесам свои томные прекрасные очи.

Первая остановка – колодец для скота Изигир. Вокруг множество осликов, коз, баранов и чуть в стороне — два верблюда, флегматично наблюдают за водопоем с высоты своих 2 метров.

Верблюды стали моими любимыми персонажами за время этого путешествия, у меня в коллекции более сотни портретов живых кораблей пустыни. Ненависть, усталость, злорадство, любовь, снисходительность и безразличие — чего только не прочитаешь на мохнатых наглых мордах.

За нами тут же увязывается стайка детишек, с криками “подарок, белый, дай подарок”, да, как далеко шагнуло преподавание французского языка в отдаленных селениях Африки, и насколько богат и экспрессивен словарь!

Колодец глубиной 22 метра – темная дыра, наполненная сероватой водой, вода подымается посредством вращения огромного колеса, в которое запряжено 2 ослика, а забор воды производится в огромные сумки из старых автомобильных шин. В Африке ничего не выкидывают. Сделав несколько фотографий, мы рассаживаемся по машинам и снова в путь!

Но уже через час – бивуак. В третей машине за рулем путешествует Бубакар – наш повар. Во время остановки мы расползаемся “жечь бумагу”, а Бубакар расстилает свою скатерть-самобранку, стругает салат и готовит чай туарегов : много сахара, много мяты, немного воды и зеленого чая. Грегори пытается заснять сову, которая дремлет в ветвях акации; а мы с папой Жиля и Мустафой охотимся за белкок.Зверек ловко прячется в зарослях колючих кустарников. Раймонд и Аннет (мама Жиля) строчат что-то в крошечных блокнотиках. На обед у нас салат из свежих овощей, сыр и хлеб. На десерт всем выдали по банану. Пока мы, уютно устроившись на подстилке их пальмовых листьев, жуем обед, из кустов появляются любопытные мордашки детворы. Вот вам и пустыня, даже не вериться, что мы в Сахаре (ведь сахара означает “ничего”). Рядом с нами, по словам нашего вроде-бы-как-гида, расположился лагерь кочевников-пель, которые постоянно перемещаются по пустыне в поисках пастбищ и воды для скота.

Как вы наверное уже поняли, отношения с Ибраимом у меня не сложились, слишком уж много он болтал и слишком уж ядовито насмехался, над другими группами, с которыми ему довелось работать. Чувствовалось, что и нам этой горькой доли не миновать. Первым и самым необходимым словом в его лексиконе было местоимение “я”, и уже в первый день с меня было достаточно.

После недолгой сиесты которую, каждый использовал по своему усмотрению (Грег спал, многие читали, а строчила в дневнике), мы услышали уже привычное “По машинам!” и через пять минут за окном снова мелькали редкие кустарники и камни, камни, камни. Но уже через час пейзаж изменился: появились первые дюны, и часа в четыре мы снова покинули машины, чтобы вскарабкаться на одну из самых высоких дюн, на вершине которой виднелись огромные каменные глыбы с наскальными рисунками. Жирафы, страусы, антилопы и даже слоны изображенные вдохновленным художником несколько миллионов лет назад, явно говорят о том, что раньше здесь не было пустыни, а зеленела трава, на которой мирно паслись стада антилоп, жирафов и слонов.

В этот день я была действительно счастлива в пустыне: песочек теплый, ветер ласковый, обед сытный. Ты вроде бы как не в пустыне, а на берегу морском, в доме отдыха... Радостно смеясь, мы кувыркались в дюнах, фотографировались и весело болтали.

У ног расстилался настоящий песчаный океан, нежные перекаты желто-оранжевых волн, бесконечные арабески небесного художника. Солнце медленно катилось за горячие сугробы. Ни деревца, ни травинки, ни души. Пейзаж пустынный описать невозможно: игра красок, абсолютная тишина и одиночество, величественное нагромождение дюн и скал. Человеческая фантазия бессильна. Пустыню стоит увидеть и умерить, а вовсе не Париж.